Юрий Волков Миледи по мотивам А. Дюма

 

Действие первое

Сцена первая.

Рошфор.

1.

МИЛЕДИ. Кто?

РОШФОР. Рошфор.

МИЛЕДИ. Я не люблю, когда меня посещают внезапно.

РОШФОР. Вы любите всё, что внезапно.

МИЛЕДИ. Мне кажется, я больна.

РОШФОР. Это скука, я быстро вылечу вас.

МИЛЕДИ. Что это?

РОШФОР. Мешочек с деньгами.

МИЛЕДИ. За что?

РОШФОР. За небольшое развлечение для вас, миледи.

МИЛЕДИ. И сколько здесь?

РОШФОР. Полсотни пистолей.

МИЛЕДИ. Оставьте себе на табак. И нюхайте до усрачки.

РОШФОР. Как вы грубы.

МИЛЕДИ. Вы пришли затем, чтобы сказать мне об этом в час ночи?

РОШФОР. Это только аванс.

2.

РОШФОР. Я не вижу смышленой мордашки, которую я успел полюбить. Где эти ясные глазки и чистый лоб? Румяные губки. пунцовые от желанья, которые я не успел…

МИЛЕДИ. О ком вы сейчас говорите, сударь?

РОШФОР. О вашей служанке. Я беспрепятственно вошел в дом. Куда она делась? Не помню, чтобы я арестовывал ее.

МИЛЕДИ. Я выгнала эту дрянь.

РОШФОР. За какие грехи?

МИЛЕДИ. За те, которые она не успеет сделать.

РОШФОР. Но теперь вы открыты с тыла.

МИЛЕДИ. Не советую вам заходить.

РОШФОР. Вы сегодня не в духе. Зайду попозже.

МИЛЕДИ. Куда уже позже? Что хочет от нас кардинал?

РОШФОР. От вас? Мышеловки.

3.

РОШФОР. Мышеловка — отнюдь не изобретение наших дней. Как только общество, слагаясь, изобрело полицию, полиция изобрела мышеловку.

МИЛЕДИ. Час слишком поздний для изысканий. Верните казарменный слог.

РОШФОР. Если позволено мне будет взять кусочек сыра.

МИЛЕДИ. Подавитесь им.

РОШФОР. Отнюдь, дорогая, отнюдь! Я и не собирался класть его в рот. Смотрите.

4.

МИЛЕДИ. И что теперь?

РОШФОР. Теперь нужно ожидать мышку.

МИЛЕДИ. Желаю вам хорошо провести время.

РОШФОР.  Джордж Виллье, Герцог Бекингемский.

МИЛЕДИ. Сыр или мышка?

РОШФОР. Мышка.

5.

МИЛЕДИ. Любовные дела королей меня интересуют мало. История, которую мне рассказали нынче, намного забавней, сударь. Хотите послушать?

РОШФОР. Я весь внимание.

МИЛЕДИ. Некий молодой человек, совсем еще мальчик, приехавший откуда-то из Гаскони, на какой-то немыслимой кляче, едва лишь вошел в Париж, убил Беранжу и Жюссака.

РОШФОР. Всего лишь ранил.

МИЛЕДИ. А, вы уже знаете. Но самое милое то, что этот ребенок — так говорят — перед тем, как уложить этих двоих, обрил еще и третьего. По приметам — видного дворянина, высокого, с темными волосами, с небольшим рубцом на левом виске. Говорят, что мальчишка непременно уложил бы и этого, да сей дворянин бежал. И на мой взгляд поступил мудро, поскольку его постигла б судьба Беранжу и Жюссака, лучших фехтовальщиков Франции и верных слуг его преосвященства. Вы хотите что-то сказать, простите мою болтливость.

РОШФОР. Что вы прекрасны. На месте этого господина со шрамом…

МИЛЕДИ. Говорят, что его зовут Рошфор.

РОШФОР. На месте этого господина Рошфора я бегал бы взапуски от каждого въезжающего в Париж мальчишки, лишь бы держался румянец на щечках его госпожи. Миледи, вы исцелились от скуки, я счастлив.

6.

РОШФОР. У его высокопреосвященства Армана-Жана Дюплюсси кардинала Франции Ришелье есть сведения касательно того, что не позже двадцатого числа этого месяца состоится тайная встреча некой высокой особы и Джорджа Вилье.

МИЛЕДИ. Что в этом странного? Джордж Виллье, Герцог Бекингемский, — любимец двух королей, обладатель многих миллионов, он пользуется неограничен­ной властью в своей стране и ежедневно встречает особ высокого звания.

РОШФОР. Но не тайно во Франции.

МИЛЕДИ. Это, должно быть, реже, но также реалистично: ведь Герцог смел, в отличие от того, со шрамом. Как вы сказали его..?

РОШФОР. Рошфор.

МИЛЕДИ. Какое-то имя сырное, ну да бог с ним совсем. Иными словами, я не понимаю, сударь, таинственности ваших шептаний. И пора мне ложиться.

РОШФОР. Кто же раздевает вас, милостивая Госпожа? Когда вы прогнали свою субретку. Какие счастливые ручки?

МИЛЕДИ. Сегодня — ваши. За неимением большего. А завтра найдем мужские. Вы все сказали? Что хотели сказать.

РОШФОР. Двадцатого числа, не позже, королева Франции, Анна Австрийская и первый министр короля Карла — герцог Бекингем, встретятся тайно в одном из парижских домов и проведут в темноте укромных покоев не менее чем…  достаточно получаса.

МИЛЕДИ. Случка. А мерин, который мышка, знает об этом?

РОШФОР. Нет. Он получит письмо.

МИЛЕДИ. А кобылка Австрийская?

РОШФОР. Тоже нет. Она узнает об этом позже. Много позже самой встречи.

МИЛЕДИ. От кого?

РОШФОР. От его величества короля.

МИЛЕДИ. Не люблю я эти семейные ссоры. А кто напишет письмо английскому жеребцу?

РОШФОР. У меня плохой почерк.

МИЛЕДИ. Тогда подите. Я раздета уже.

РОШФОР. Спокойной ночи. Простите, но чуть не забыл: письмо королевы отбудет в Англию завтра же до полудни.

Картина вторая.

Письмо королевы

МИЛЕДИ. Хочу утонуть. Если бы вода не выталкивала тело с такой гадливой яростью! Мой бедный Герцог! Придется вам все-таки обратить внима­ние на меня. Вспомните, как вы обошлись со мной в последнюю нашу встречу. Отстранили меня при всем дворе. Это было неучтиво с вашей стороны, сударь. Я ведь так хотела понравиться вам! Может быть вы единственный человек на земле, которому я хотела понравиться. За сотню пистолей я возьмусь за эту работу, она не хуже другой. Вот письмо Анны Австрийской госпоже де Шаврез: «Моя дорогая!..» Мой дорогой! Или просто: сударь! Почерк ужасный. По мне мелковат и тесен. Как будто она постоянно спешит и при этом боится упасть, завалиться на бок. А тот, кто боится упасть, обязательно шлепнется на дороге.

Картина третья

Д’Артаньян

Д’АРТАНЬЯН. Обернитесь, сударь, чтобы мне не пришлось ударить вас сзади.

РОШФОР. Ударить сзади? Что вы имеете ввиду?

Д’АРТАНЬЯН. Доставайте шпагу.

РОШФОР. Зачем?

Д’АРТАНЬЯН. Я вам уши обрежу!

РОШФОР. Ах, это вы! Одержимый… А знаете ли вы, что в Париже одержимые запрещены?

Д’АРТАНЬЯН. Защищайтесь, сударь, я нападаю.

РОШФОР. С ума вы спятили, что ли, что бросаетесь на людей!

Д’АРТАНЬЯН. Мой отец, сударь…

РОШФОР. Я не подвергал сомнению, что ваш отец-сударь!

Д’АРТАНЬЯН. Мой отец, сударь, говорил мне: «Вступайте в бой по любому поводу, сын. Деритесь на дуэли тем чаще, что дуэли воспрещены. А, следовательно, нужно быть мужественным вдвойне, чтобы драться.»

РОШФОР. Странная мысль и длинная… Я подумаю на досуге, прощайте.

Д’АРТАНЬЯН. Эй! Куда вы? Куда он спрятался, чёрт дери! Я убью тебя, трус!

Картина четвертая.

Атос

АТОС. Вот опять!

Д’АРТАНЬЯН. Вы видели? Видели? Это он! Незнакомец из Менга…

АТОС. Послушайте, как вас… Д’Артаньян! (Д’АРТАНЬЯН хватает его за больное плечо). О!

Д’АРТАНЬЯН. Черноволосый, важного вида, ну! Он только что здесь прошел!

АТОС (сквозь зубы). Заклинаю вас, сударь!

Д’АРТАНЬЯН (бьет его по плечу). Я опять его упустил! проклятье!

АТОС. Сударь, у меня раненое плечо. Я понимаю, что вы не нарочно, но если вы еще раз хотя бы коснетесь его…

Д’АРТАНЬЯН. Коснуться его?! (Встряхивает АТОСА). Да я ему голову оторву по самые яйца! Ах, чертов я гасконец, буду острить даже в аду! (Бьет АТОСА по плечу). Спасибо, Атос, но в помощи я не нуждаюсь!

АТОС (на коленях). Я очень люблю его слушать. Меня забавляет его произношение. Он, наверное, из Тарба. Но лучше мне не вставать пока.

Д’АРТАНЬЯН. Я сейчас убежден! Я убеждён, Атос, что похищение этой женщины связано каким-то чертовским образом с черноволосым мерзавцем. Я, сударь, из Тарба.

АТОС. Какой еще женщины?!

Д’АРТАНЬЯН. Как? Я не сказал? Едва лишь я поступил на квартиру к одному галантерейщику, как пропала его жена.

АТОС. Поздравляю! Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит!

Д’АРТАНЬЯН. И похитил ее человек, по описанию точно, как этот незнакомец из Менга! Вам не кажется это забавным?

АТОС. Ничуть. Если он появится еще раз, мне не выжить.

Д’АРТАНЬЯН. Эта женщина — крестница де Ла Порта, доверенного камердинера королевы И ее муж подозревает, что похищение его жены связано с прибытием герцога Бекингема во Францию, тайным, конечно, образом.

АТОС. О, Париж! Этот юноша еще вчера вошел в этот город из Тарба, а сегодня он уже владеет тайнами королевских особ! Послушайте, Д’Артаньян! Если вы не будете прикасаться ко мне, я попробую встать с колен и помочь вам в поисках вашей дамы. Но стойте смирно! Итак, я подни­маюсь. Хорошо. А зачем вам она?

Д’АРТАНЬЯН. Как!

АТОС. Только умоляю вас, осторожно!

Д’АРТАНЬЯН (шепотом). Как! Речь идет о женщине! женщине, которую похитили! Которая несомненно подвергается угрозам, возможно, пыткам! И все это лишь за то, что она верна своей госпоже, верна королеве!

АТОС. Ах, молодость, молодость! Что же, она хороша?

Д’АРТАНЬЯН. Я не видел ее.

АТОС. Я, кажется, полюбил его, как родного сына. Пойдёмте, мой друг. Поищем вашу галантерейщицу. Но как же болит плечо! Прямо все изнывает.

Картина пятая.

Утро миледи.

1.

МИЛЕДИ. Ну вот письмо и готово. Утро уже. Сама королева не различит под­делку. Для того, чтобы написать ее почерком, мне понадобилось воплотиться в нее. Стать Анной Австрийской. Странное это чувство. Я могла бы говорить ее голосом, дрожащим и тонким, и ломким, ходить ее мелким пугливым шагом. Когда герцог тайно прибудет в Париж, он найдет здесь всего лишь засаду. Как грубо. У Армана Жан-Дюплюсси мозги полицейского комиссара. Он хотел бы считать себя первым мужчиной эпохи, но первый не он. Ришелье ненавидит соперника, хотя подражает ему во всем. Он готов его уничтожить. Но что такое для герцога смерть? Он даже не заметит её, как не замечает никого вокруг! Он обольщен своей красотой и величием до такой степени…

2.

(Подходит к ложе, в которой сидит БЕКИНГЕМ). Он так уверен, что законы, управляющие другими людьми, не имеют к нему отношения, даже законы природы, что вряд ли заметит дурнушку-смерть. Пройдет сквозь неё, не видя, как идет через двери дворца, или же через толпы при­дворных… Так, как прошел сквозь меня своим дьявольским взглядом. (Содрогнувшись). Поистине, Джордж Виллье, герцог Бекингемский, ведет на этой земле сказочное существование. Способное даже спустя столетья вызывать удивление потомков.

3.

Уверенный в том, что нет ему равных на этой земле, он построил в душе своей образ возлюбленной и воздвиг для нее алтарь в своей спальне. Но он не хотел поклоняться бесплодной тени, готовой в любую секунду скользнуть в объятья его. Его дьявольской гордыне нужны были препятствия, да такие, какие даже для герцога Бекингемского будут трудны, и он назвал свой бесплотный образ именем Анны Австрийской, именем самой для него недоступной женщины на земле. И не оттого, что она великолепна, страстна, умна, а именно потому, что она безвольная трясогузка, мелкая, глупая квочка, гото­вая придти в ужас и панику от самого краешка мысли какой-нибудь женской своей измены. Какого-нибудь сильного чувства. И как только этот великолепный самец направил на нее испепеляющие лучи своей страсти, как она забегала, заметалась, забилась вглубь своей пыль­ной спальни и дрожит от ужаса, и поминутно мочит перины от страха и спать боится, чтобы не крикнуть во сне, и от самого имени Бекингем, произнесенного при ней, покрывается пятнами — жалкое существо! Как раз то, что необходимо вам, герцог!

4.

БЕКИНГЕМ (зевая). Умно, графиня, но слишком длинно. И горячо. Умная женщина все равно, что хромая. (Берёт со стола МИЛЕДИ письмо). А влюбленная умная женщина, это уже не женщина, а сержант королевского флота. Продолжайте свои изыскания, мадам, и вы себе обеспечите старость. Что?! Ее почерк!!! Она ко мне пишет. Нет сомнении, это ее почерк! Ее руки! (МИЛЕДИ садится в ложу). Она призывает меня к себе! Она меня ждет! Патрик, одеваться!

МИЛЕДИ. Милорд, письмо подложное.

БЕКИНГЕМ. Наплевать. Я буду в Париже, даже если придется объявить войну Фран­ции! Писала она ко мне или нет, это уже не имеет значения: я увижу ее!

МИЛЕДИ. Теперь его уже ничем не остановишь. Он несется на крыльях своей мечты, а это самые страшные крылья.

Картина шестая.

Констанция.

МИЛЕДИ. Это здесь?

РОШФОР. Да, миледи. Это дом галантерейщика.

МИЛЕДИ. Уверены вы, что господина Бонасье нет дома?

РОШФОР. Я сам отвозил его утром в Бастилию. Черный цвет волос вам к лицу.

МИЛЕДИ. А кто же ходит там наверху?

РОШФОР. Его постоялец, гвардеец полка Дезэссара, миледи.

МИЛЕДИ. Уж не тот ли самый гасконец из Тарба, граф?

РОШФОР. Он самый.

МИЛЕДИ. Как некстати. Его надо скорее убрать.

РОШФОР. Ничего нет проще.

МИЛЕДИ. Постойте. Если бы ваша храбрость равнялась уму! Или вы хотите разде­лить судьбу де Жюссака?

РОШФОР. Ваше предложение?

МИЛЕДИ. Он видел малышку Бонасье?

РОШФОР. Не успел. Ее взяли раньше. До того, как он вообще появился здесь.

МИЛЕДИ. Нападайте на меня. Но не слишком усердствуйте. И постарайтесь вовремя убежать.

РОШФОР. Напасть на вас, так вы сказали?

МИЛЕДИ. Да, действуйте, черт! (Кричит). Ко мне! На помощь! Ах, оставьте меня! Вы что сдурели?!

2.

Д’АРТАНЬЯН. Сердце бьется так сильно, что готово разорвать грудь! (Кричит). Что?! Кто?! Будь я проклят! Уши обрежу! Ба! Незнакомец из Менга! Стой! Доставай свою шпагу, трус! Опять убежал.

3.

Д’АРТАНЬЯН. Сударыня! Вы живы?

МИЛЕДИ. Ах… сударь… вы спасли мне жизнь… как мне благодарить вас. Он порвал мне платье, какой мерзавец!

Д’АРТАНЬЯН. Сударыня, я сделал только то, что сделал бы на моем месте любой дворянин.

МИЛЕДИ. О, нет! И я надеюсь, что сумею доказать вам, что умею быть благо­дарной. Но что надо было от меня этим людям?

Д’АРТАНЬЯН. Их было несколько?

МИЛЕДИ. Да. Сначала я их приняла за воров… Но где мой муж, господин Бонасье…

Д’АРТАНЬЯН. Так вы Констанция!

МИЛЕДИ. Вы знаете мое имя?

Д’АРТАНЬЯН. Эти люди, сударыня, намного опаснее воров. Это люди кардинала.

МИЛЕДИ. Что?!

Д’АРТАНЬЯН. То! Что же касается вашего мужа, то его арестовали сегодня утром и увезли в Бастилию.

МИЛЕДИ. Мой муж в Бастилии? О, Боже! Что же он сделал, бедняга? Он же сама невинность!

Д’АРТАНЬЯН. Что он сделал? Сдается мне, что единственное преступление его состо­ит в том, что он имеет одновременно счастье и несчастье быть вашим мужем.

МИЛЕДИ. Ах! Значит вам все известно.

Д’АРТАНЬЯН. Все. Мне известно, что вы похищены.

МИЛЕДИ. А известно вам, кем? О, если знаете, умоляю, скажите?!

Д’АРТАНЬЯН. Тем же самым, что только что напал на вас, дорогая: человеком лет сорока, черноволосым, смуглым, с рубцом на левом виске.

МИЛЕДИ. Это он. Но как его имя?!

Д’АРТАНЬЯН. Да не знаю я имя!

МИЛЕДИ. А мой муж знал, что я была похищена?

Д’АРТАНЬЯН. Да. Он сам мне сказал об этом.

МИЛЕДИ. А догадывался ли он о причине моего похищения?

Д’АРТАНЬЯН. Он полагал, как мне кажется, что здесь замешана политика.

МИЛЕДИ. Сколько времени теперь?

Д’АРТАНЬЯН. Около шести. Простите, сударыня, но хоть я и гвардеец, я вынужден призвать вас к осторожности. Люди, которых я только что прогнал, вернутся с подмогой. Нам лучше отсюда уйти.

МИЛЕДИ. О, да, О, да, вы правы! Нам надо бежать, бежать скорее.

Д’АРТАНЬЯН. Но куда?

МИЛЕДИ. Укажите мне дом, куда бы вы могли меня спрятать на время.

Д’АРТАНЬЯН. Подождите. Дом моего друга Атоса. Это рядом, на улице Феру, в двух шагах отсюда.

МИЛЕДИ. А что, как ваш друг увидит меня?

Д’АРТАНЬЯН. Его нет дома, а у меня есть ключ.

МИЛЕДИ. Давайте ключ, говорите номер. Нам опасно идти вдвоем. Торопитесь.

Д’АРТАНЬЯН. Второй дом от угла Эшель, с пологою крышей.

МИЛЕДИ. Я знаю, где это. Все. Бегите.

Д’АРТАНЬЯН. Но где и когда я увижу вас снова?

МИЛЕДИ. А вам очень хочется встретиться со мной опять?

Д’АРТАНЬЯН. Очень.

МИЛЕДИ. Тогда предоставьте мне позаботиться об этом и будьте спокойны.

Д’АРТАНЬЯН. Я полагаюсь на ваше слово.

МИЛЕДИ. Я тоже. Идите же!

Д’АРТАНЬЯН. Я иду. Я счастлив.

МИЛЕДИ. Без комментариев.

Картина седьмая.

Бекингем.

БЕКИНГЕМ. Госпожа Бонасье?

МИЛЕДИ. Это я.

БЕКИНГЕМ. Идемте.

МИЛЕДИ. О, как вам идет костюм мушкетера, милорд!

БЕКИНГЕМ. Ни слова больше, сударыня! Ведите меня.

МИЛЕДИ. Какой мужчина!

Д’АРТАНЬЯН. Ни шагу дальше, обманщица!

МИЛЕДИ. О, Господи! Это вы.

БЕКИНГЕМ. Что вам угодно, сударь?

Д’АРТАНЬЯН. Как? Это не Арамис?

БЕКИНГЕМ. Нет, сударь, это не Арамис.

Д’АРТАНЬЯН. Вы похожи на моего друга. Издали.

БЕКИНГЕМ. Тогда я прощаю вас. Издали.

Д’АРТАНЬЯН. Вы прощаете меня?!

БЕКИНГЕМ. Конечно. Разрешите пройти. Я спешу.

Д’АРТАНЬЯН. Он спешит! Но вы правы, сударь, к вам у меня нет никакого дела. Но у меня есть дело к вашей даме.

БЕКИНГЕМ. К моей даме? Во Франции это так просто?

3.

МИЛЕДИ. Вы дали слово дворянина, что не пойдете за мной.

Д’АРТАНЬЯН. Я и не ходил за вами.

МИЛЕДИ. Как называется тот, кто следит за человеком вопреки его воли?

Д’АРТАНЬЯН. Нескромный.

МИЛЕДИ. Это слово чересчур мягко.

Д’АРТАНЬЯН. Тогда мерзавец. Ах, я чертов гасконец, безмозглый я грубиян! Но посудите сами, что мне думать? Едва я оставил вас за два шага от дома, как уже за четыре встретил с другим мужчиной? Ах, лучше бы я никогда не встречал вас вообще.

МИЛЕДИ. Не могу сказать то же самое, вы мне милы. Но умоляю вас, не вмешивайтесь ни во что, касающееся меня, не пытайтесь помочь мне. Я умоляю вас об этом во имя того чувства, которое вы ко мне питаете, во имя услуги, которую вы мне оказали и, которую я никог­да не забуду. Поверьте моим словам. Не думайте больше обо мне, как если б я не существовала вовсе.

Д’АРТАНЬЯН. Не думать о вас? Не думать о вас, как если бы вовсе?!

БЕКИНГЕМ. Сударыня, сударь…

Д’АРТАНЬЯН. Подожди! Не думать о вас — это для меня слишком! О, если бы вы могли читать в моем сердце, то прочли бы в нем такую любовь!..

БЕКИНГЕМ. Сударыня, сударь! Не хотелось бы мне…

МИЛЕДИ. Молчите! Молчите! Кто знает! Если я когда-нибудь буду свободна, не удовлетворю ли я тогда ваше любопытство.

Д’АРТАНЬЯН. Ах, любовь моя! Может ли она питаться такой надеждой?

МИЛЕДИ. Это будет зависеть от тех чувств, которые вы сумеете мне внушить.

Д’АРТАНЬЯН. От тех чувств! Значит пока что, сударыня?..

МИЛЕДИ. Пока что я испытываю к вам только благодарность.

Д’АРТАНЬЯН. О, вы злоупотребляете моей любовью. Видит Бог!

МИЛЕДИ. О, нет! Я только пользуюсь вашим благородством, сударь.

БЕКИНГЕМ. Прошу прощения, милостивые господа…

Д’АРТАНЬЯН. Но теперь-то вы понимаете, что не нужно опасаться тех, кто вас любит?

МИЛЕДИ. Не слишком ли скоро вы заговорили о любви, сударь?

Д’АРТАНЬЯН. Любовь! Сверкнула в моей душе, как молния! Вдруг и впервые. Ведь мне нет и двадцати лет.

БЕКИНГЕМ. Ай эм ласт! Как джентельмен, я не могу останавливать сердечные излияния.

МИЛЕДИ. Поклянитесь, что станете доверять мне.

Д’АРТАНЬЯН. Клянусь Богом!

МИЛЕДИ. Что не станете ревновать и следить за мной?

Д’АРТАНЬЯН. Клянусь, клянусь! Ах, вы очаровательная, но в то же время самая таинственная женщина на земле!

МИЛЕДИ. Разве я от этого теряю?

Д’АРТАНЬЯН. О, нет! Ничуть! Вы прелестны!

МИЛЕДИ. Пойдемте, милорд.

БЕКИНГЕМ. Почему так скоро? Убеждены ли вы, сударыня, в том, что сказали сударю все, что хотели сказать?

Д’АРТАНЬЯН. Милорд? Вы сказали: милорд?

МИЛЕДИ. Милорд, герцог Бекингем, и теперь вы можете погубить нас всех.

Д’АРТАНЬЯН. Милорд! И вы, сударыня! Простите меня, простите! Я знаю, куда вы идете! К кому! Но я ревновал! Вы ведь знаете, милорд, что такое любовь?!

БЕКИНГЕМ. Нет, не знаю. Об этом чувстве нельзя хоть что-нибудь знать. Тем более наперед. Но здесь, во Франции, все знают обо всем.

Д’АРТАНЬЯН. Могу ли я отдать жизнь за вашу жизнь? То есть, за вашу милость. То есть, за вас, милорд?

БЕКИНГЕМ. Вы честный юноша.

МИЛЕДИ. Милорд, нам пора.

БЕКИНГЕМ. Вы предлагаете мне свои услуги, это говорит о том, что у вас душа благородного дворянина. Я принимаю ваши услуги, сударь. Проводите нас. И если заметите, что за нами кто-нибудь следит, убейте его.

Д’АРТАНЬЯН. Даже если за вами вслед идет полк гвардейцев, он здесь ляжет.

БЕКИНГЕМ. Прекрасно. Велл.

МИЛЕДИ. За нами идет всего один человек, мне так показалось. Мы пойдем дальше, а вы, спрятавшись здесь, задержите его. Хотя бы на десять минут.

Д’АРТАНЬЯН. Не беспокойтесь, сударыня, он отстанет.

МИЛЕДИ. Прощайте.

Картина восьмая.

Призрак.

Д’АРТАНЬЯН. Сударь.

РОШФОР. В половине второго у ворот Люксембургского сада, завтра.

Д’АРТАНЬЯН. Здесь и сейчас.

РОШФОР. Молодой человек, у меня здесь свидание. Вы знаете, что такое любовь?

Д’АРТАНЬЯН. Об этом чувстве нельзя хоть что-нибудь знать! Защищайтесь!

РОШФОР. А эти четверо с вами?

Д’АРТАНЬЯН. Где? Мерзавец!

Картина девятая.

Королева.

БЕКИНГЕМ. Она выйдет. Сейчас. Здесь темно. Это благо. Ко мне. Я как будто стою на краю. Одна. Подо мною вселенская бездна. Анна!

2.

МИЛЕДИ. Герцог.

БЕКИНГЕМ. Я здесь. В расстоянии локтя от вас. Дорогая моя! Дорогая…

МИЛЕДИ. Герцог! Вы знаете уже, что не я посылала вам это письмо…

БЕКИНГЕМ. Да. Пустое.

МИЛЕДИ. Но вам неизвестно почему я все-таки согласилась встретиться с вами?

БЕКИНГЕМ. Нет. Неизвестно.

МИЛЕДИ. Потому что вы беспощадны ко мне.

БЕКИНГЕМ. Беспощаден?!

МИЛЕДИ. Беспощадный ко всем моим мукам. Вы здесь, в этом городе, где вы рискуете жизнью…

БЕКИНГЕМ. Анна!.. Зачем нам тратить эти минуты на пустяки.

МИЛЕДИ. Вы считаете пустяком мою честь?

БЕКИНГЕМ. Дорогая!

МИЛЕДИ. Я согласилась увидеться с вами затем, чтобы напомнить вам обо все что нас разделяет. Я согласилась увидеться с вами, наконец, для того, чтобы сказать вам, что мы не должны больше видеться.

БЕКИНГЕМ. За три года, сударыня, я видел вас четыре раза. Много или мало — не мне судить, видит Бог. Я сказал: «видел вас», но теперь мы стоим в темноте. И все же я вижу вас. Я вижу вас сердцем. Хотите я расскажу, как Вы были одеты, когда я впервые увидел вис? Вы сидели в подушках, на вас было платье, шитое серебром. Зеленое платье. Широкие рукава были подняты выше локтя и ваши прекрасные руки, Анна…

МИЛЕДИ. Зачем же вы плачете? Это безумие!

БЕКИНГЕМ. Я плачу от счастья. Дорогая моя, дорогая! Мне так много нужно сказать вам. Каждый мой день, каждая минута моей жизни принадлежит вам. Что бы я ни делал, я тут же себе говорю: «Что сказала бы Анна? Была бы довольна мною теперь? И что от меня ожидает завтра?»

4.

БЕКИНГЕМ. Я лишен возможности видеть вас, сударыня, но я хочу, чтобы вы каждый день слышали обо мне. Как вы полагаете, какую цель имела экспедиция на остров Ре и союз с протестантами Ларошели? Желание видеть вас. Я не могу вас не видеть. Я не могу овладеть Парижем силой, я это знаю, но после этой войны последует мир, заключение. мира потребует переговоров, вести которые будет поручено мне. Я увижу вас снова, услышу ваш голос и буду вознагражден. Буду счастлив.

МИЛЕДИ. Счастлив? Счастлив, сказали вы? Но какою ценой?! Вы убьете тысячи неповинных людей, тысячи жен станут вдовами, тысячи детей по вашей прихоти осиротеют. И вы смеете мне говорить об этом, милорд, Вы ждете мою благодарность? Мое восхищение вами за эти чудовищные посулы?

БЕКИНГЕМ. Вы говорите так потому, что не любите меня. Потому что никого никогда не любили так, как я люблю вас. Нечеловеческой силы любовью. Спросите об этом чувстве у вашей подруги, госпожи де Шаврез, она знает, какая это страшная сила. Голланд любил ее, и она отвечала на его любовь.

МИЛЕДИ. Госпожа де Шаврез не была королевой.

БЕКИНГЕМ. Значит вы любили бы меня, сударыня, если бы не были королевой? Скажите, любили бы? Скажите, что только сан заставляет вас быть непреклонной.

МИЛЕДИ. Милорд, милорд! Вы не так поняли! Не так истолковали мои слова. Я хотела сказать…

БЕКИНГЕМ. Молчите теперь, умоляю, молчите! Если счастье мне даровала ошибку, не будьте так жестоки, исправляя ее. Вы сами сказали: письмо подложно. Меня заманили в Париж в ловушку. Возможно, что мне не выбраться из нее. Так странно, в последнее время у меня предчув­ствие близкой смерти. Как будто она мною ходит.

МИЛЕДИ. О, Господи! Не говорите так.

БЕКИНГЕМ. Анна, Анна! Как вы не понимаете, что все это пустяки перед радо­стью слышать вас. Даже если меня убьют на повороте этого дома, вы теперь искупили заранее все. Даже самую смерть.

МИЛЕДИ. Не терзайте меня. Мне только приснилось…

БЕКИНГЕМ. Что?

МИЛЕДИ. Ничего, пустое.

БЕКИНГЕМ. Говорите, что вам приснилось.

МИЛЕДИ. Будто вы на полу… в крови…

БЕКИНГЕМ. Раненый в грудь, под сердце, ножом?

МИЛЕДИ. Так, милорд: под сердце, ножом. Но кто рассказал вам? Я поверила этот сон только Богу.

БЕКИНГЕМ. Этого довольно, ты любишь меня.

МИЛЕДИ. Я? Я люблю вас?

БЕКИНГЕМ. Да, моя Анна. Разве Бог послал бы тебе тот же сон, что и мне, когда б ты меня не любила. Будешь ли ты оплакивать меня?

МИЛЕДИ. Нет!

6.

МИЛЕДИ. О, Господи! Это больше, чем можно. Сжальтесь надо мной. Умоляю вас, герцог, ради всего святого, оставьте меня теперь, уйдите. Я не знаю, люблю я вас или нет, но я твердо знаю, что я не нарушу мной данных клятв. Уезжайте скорее. Если с вами что-нибудь случится во Франции… если у меня будет мысль, что любовь ваша ко мне стала причиной вашей гибели, я не выдержу. Я сойду с ума. Уезжайте скорее ради Бога!

БЕКИНГЕМ. Но…

МИЛЕДИ. Позже! Позже увидите меня. Вернитесь в качестве посла, в качест­ве министра, в сопровождении охраны… Боже! Тогда я не буду так трепетать за вашу жизнь и буду счастлива видеть вас.

БЕКИНГЕМ. Неужели правда, что ты сказала?

МИЛЕДИ. Да.

БЕКИНГЕМ. Поцелуй меня, Анна.

МИЛЕДИ. Я не могу.

БЕКИНГЕМ. Но и я без того не уеду.

МИЛЕДИ. А если я… если я исполню вашу просьбу, вы уедете? В тот же час?

БЕКИНГЕМ. Обещаю.

МИЛЕДИ. Вы покинете Францию? Вернетесь в Англию?

БЕКИНГЕМ. Да. Клянусь вам.

7.

БЕКИНГЕМ. Я люблю вас, Анна.

МИЛЕДИ. Помните, вы обещали.

БЕКИНГЕМ. Я сейчас на корабль. И скажу вам, что едва лишь вернусь домой, как перецелую каждый из двенадцати ваших алмазных подвесок.

МИЛЕДИ. Моих подвесок…

БЕКИНГЕМ. Которые вы подарили мне в нашу прошлую встречу. Каждый раз, когда я открываю ларец, я думаю о том, что твои пальцы касались его. Я, кажется, вовсе сошел с ума. Дорогая, прощайте.

МИЛЕДИ. Прощайте, герцог. Берегите себя.

БЕКИНГЕМ. Но… не позднее полгода, сударыня, я вновь увижу вас, хотя бы для этого пришлось смешать небо и землю.

Картина десятая.

Алмазные подвески.

1.

РОШФОР. Миледи, вы спите? Слава Богу, вы целы! Я потерял вас в дороге, а к дому констебля вы не пришли. Что все это значит? Куда вы делись? Ришелье в бешенстве. Его можно понять. Но вы? С вами все в порядке?

МИЛЕДИ. Бекингем узнал о том, что письмо подложно.

РОШФОР. Да? От кого?

МИЛЕДИ. Не знаю.

РОШФОР. Он вас заподозрил?

МИЛЕДИ. Не думаю. Нет. Но идти в дом констебля отказался.

РОШФОР. Куда же вы тогда направились?

МИЛЕДИ. В гавань.

РОШФОР. Вы хотите сказать, что милорд уехал?

МИЛЕДИ. Именно.

РОШФОР. Покинул Францию?

МИЛЕДИ. На всех парусах.

РОШФОР. Неприятность. Его преосвященство не будет доволен. И у вас даже перышка не осталось в руках?

МИЛЕДИ. Перышко осталось.

РОШФОР. Вы хотите самолично доложить кардиналу?

МИЛЕДИ. Без разницы. В последнюю встречу с милордом королева подарила герцогу ларец.

РОШФОР. Ларец? С чем? Или просто ларец?

МИЛЕДИ. С алмазными подвесками. В количестве двенадцати штук на ленте. Час поздний, мне нездоровится.

РОШФОР. Я ухожу. Думаю, что у его высокопреосвященства возникнет желание поговорить с вами о герцоге…

МИЛЕДИ. Завтра!

РОШФОР. Могу ли я быть полезен…

МИЛЕДИ. Нет!

Картина одиннадцатая.

Лилия.

1.

АТОС. Вы приехали очень кстати, любезный Д’Артаньян, еще есть что выпить. Эй, что это с вами?

Д’АРТАНЬЯН. Мне больно видеть, мой друг, как вы, натура утонченная, изысканная, ум глубокий…

АТОС. Зачем так длинно?

Д’АРТАНЬЯН. Как вы впадаете в обыденность, как старики впадают в бессилие. Для чего это все?

АТОС. Вы о чем?

Д’АРТАНЬЯН. Разве нет цели достаточно благородной для вашего ума? Достаточно чистой для вашего сердца? Разве Франция не нуждается в таких людях, как вы? Поистине говорю вам, что я не встречал человека более высокого, чем вы! Простите меня за резкость.

АТОС. Этот гасконец сущий дьявол! Ничего не ускользнет от него.

Д’АРТАНЬЯН. Если я вас обидел, сударь — убейте! Убейте меня.

АТОС. От вашего предложения, сударь, за милю отдает благородством потом­ственного дворянина. Но, к сожалению, мы живем не во времена Карла Великого, а во времена почтенного господина кардинала. А именно в те времена, когда путь себе прокладывают с помощью женщин и не стыдятся этого. Так что, не церемоньтесь, обличайте дальше.

Д’АРТАНЬЯН. Атос! Атос! Разве существуют времена, в которые бы четверо смелых, быстрых на ум молодых людей не совершили бы нечто великое? Разве существуют времена, которыми можно оправдать постоянные бессмысленные полупьяные ссоры, поиск дармовых обедов и совращена чьих-то жен? Посмотрите, сударь, на мушкетеров! Весь смысл их ободранной и полупьяной жизни состоит в том, чтобы быть убитым, оплаканным и отомщенным. А во имя чего — неважно. Они как будто идут бессмысленным маршем, и чем бессмысленнее и изнурительнее этот марш, тем больше повода у них для острот, и тем больше они кичатся своей бессмысленной и изнурительной честью.

АТОС. Себя вы не причисляете к ним?

Д’АРТАНЬЯН. В первую очередь. Я такой же, как все.

АТОС. Послушай, Д’Артаньян, ты великий человек, и когда ты займешь место господина де Тревиля…

Д’АРТАНЬЯН. Я сказал вам: убейте меня, но не следует надо мной насмехаться.

2.

АТОС. Чувствительное сердце — разбитое сердце.

Д’АРТАНЬЯН. Что вы хотите этим сказать?

АТОС. Я хочу сказать, что вы полюбили. Этим объясняется пафос ваших вполне справедливых слов. Я хочу сказать, что любовь — это лотерее в которой выигрывающий выигрывает смерть. Поверьте мне, любезный Д’Артаньян, вам очень повезло, что вы проиграли. Проигрывайте всегда — таков мой совет.

Д’АРТАНЬЯН. Совет человека, который никогда не любил.

АТОС. И кому стоило бы это жизни. А вам, Д’Артаньян, я отвечу: ваше несчастье просто смешно. Хотел бы я знать, что бы вы сказали, если бы я рассказал бы вам одну любовную историю.

Д’АРТАНЬЯН. Случившуюся с вами?

АТОС. Или с одним из моих друзей, не все ли равно!

Д’АРТАНЬЯН. Рассказывайте.

АТОС. А вам так важно?

Д’АРТАНЬЯН. Я прошу вас.

АТОС. Тогда мы выпьем.

Д’АРТАНЬЯН. Пейте и рассказывайте.

АТОС. Это действительно вполне совместимо.

Д’АРТАНЬЯН. Ну же! Я слушаю вас!

3.

АТОС. Один из моих друзей, некий граф, родом из той же провинции, что и я, то есть из Берри, знатный, как Монморанси, влюбился, когда ему было двадцать пять лет в хорошенькую монашку. То есть она не была монахиней — ее брат был священник и жили они отдельно от всех. Они были пришельцами в этих местах. Ей было шестнадцать и она была чиста, как сама любовь. Хоть никто не знал, откуда они взялись, но по слухам они были хорошего происхождения, и мой друг, владетель тех мест, влюбился в нее и женился на ней.

Д’АРТАНЬЯН. Прекрасно!

АТОС. Он мог бы ее легко соблазнить или взять силой — никто бы не вступился за этих людей, но он ее полюбил. А почувствовав в сердце любовь, женился.

Д’АРТАНЬЯН. Браво!

АТОС. Он увез ее в замок и сделал первой дамой провинции. И, надо отдать ей справедливость, она отлично справлялась со своей ролью. Она была прелестна, приветлива и умна. Радостная улыбка никогда не покидала ее нежных губ. Где бы ни увидела она своего мужа, она бросалась к нему со всех ног. Бросалась ему на шею. Это был ласковый, страстный и нежный зверек.

Д’АРТАНЬЯН. Вы меня пугаете, милый Атос.

АТОС. Однажды, во время охоты, на которой они были вместе, она упала с лошади и лишилась чувств. Граф бросился к ней и с силой разорвал на ней платье. А надо вам сказать, что она была так стыдлива, что никогда не обнажалась перед мужем полностью. И вот, когда он взрезал ей платье ножом и с силою разорвал, открылось ее плечо. Угадайте, Д’Артаньян, что он увидел?

Д’АРТАНЬЯН. Говорите! Не знаю.

АТОС. Цветок лилии. Она была заклеймена.

Д’АРТАНЬЯН. Нет. Этого не может быть!

АТОС. Однако, это было так. Ангел оказался дьяволом. Бедная девушка с чистым лицом Ангела была искушеннейшая воровка.

Д’АРТАНЬЯН. Нет, я не верю!

4.

Д’АРТАНЬЯН. Что сделал с ней граф?

АТОС. Что сделал? Граф был полновластный хозяин в своей земле, он мог казнить и миловать своих подданных. Послушайте, Д’Артаньян, что он сделал. Он совершенно разорвал на ней платье, связал ей руки и ноги, и повесил ее. Повесил на дереве.

Д’АРТАНЬЯН. О, Боже, Атос! Да ведь это убийство.

АТОС. Да, всего лишь убийство. Вино окончилось. Если не трудно, подайте еще бутылку.

Д’АРТАНЬЯН. Она умерла?

АТОС. Еще бы. Дайте мне ваш стакан.

Д’АРТАНЬЯН. А ее брат?

АТОС. Священник? Я хотел распорядиться, чтоб и его повесили, да он бежал.

Д’АРТАНЬЯН. И вы так и не узнали, кто был этот… негодяй?

АТОС. Очевидно, первый возлюбленный этой красотки. И ее соучастник. Надеюсь, что его четвертовали.

Д’АРТАНЬЯН. О, Боже! Мой Боже!

АТОС. Что же вы не едите ветчины, Д’Артаньян? Она восхитительна. Ветчина.

Д’АРТАНЬЯН. Боже!

АТОС. Разучилась пить молодежь. А ведь этот еще из лучших. Д’Артаньян! Вы где? Вам плохо?

Картина двенадцатая.

Миледи скучает.

1.

МИЛЕДИ. Мне скучно.

РОШФОР. Король изнывает от скуки. Значит у вас болезнь короля. Королевская болезнь.

МИЛЕДИ. Плохо, сударь! Я чувствую себя плохо, мне очень скучно.

РОШФОР. Но короля можно понять. У него оставался один кречет. И тот четвертого дня околел. А вас что гложет?

МИЛЕДИ. Я одна в этом мире.

РОШФОР. А я?

МИЛЕДИ. Вы? Вы, Рошфор… вы тот самый кречет, который четвертого дня око­лел. Как жаль, что я не застала вас пятого дня. Должно быть, вы были живой мужчина.

2.

МИЛЕДИ. Что мне делать в этой стране, Рошфор? Где самый деятельный ум, какой я знаю, целиком занят тем, как уязвить женщину, которая отвергла его внимание. Что мне делать, Рошфор, посреди страны, где нет ни одного мужчины? Посреди мира, где нет ни одного мужчины, способного обуздать мое сердце?

РОШФОР. Ни одного? А Джордж Виллье?

3.

РОШФОР. Вчера вечером, во время игры в карты. Ришелье сообщил королю нечто такое, отчего его величество потерял всякий интерес к игре.

МИЛЕДИ. Это возможно?

РОШФОР. Очевидно так.

МИЛЕДИ. Вероятно, он проигрывал.

РОШФОР. Кто? Король?

МИЛЕДИ. Кардинал. И что сообщил министр королю?

РОШФОР. Именно то, что герцог Бекингем провел пять дней в Париже…

МИЛЕДИ. Четыре.

РОШФОР. И отбыл вчера поутру.

МИЛЕДИ. В вечер позавчера.

РОШФОР. Король пришел в бешенство. Дюплюсси с трудом отговорил его вели­чество от бесцельной погони.

МИЛЕДИ. Правильно сделал.

РОШФОР. Более того, кардинал нижайше просил государя примириться с супругой.

МИЛЕДИ. А что, они в ссоре?

РОШФОР. Более или менее. Его высокопреосвященство упросил короля устроить в честь королевы бал, на котором ей представится случай приколоть прекрасные алмазные подвески, которые его величество подарил коро­леве Анне в прошлом году.

МИЛЕДИ. Вполне вероятно, подвески — единственное, что он ей дарил. Быть женою скупца для красивой женщины — тяжкая участь. Что отвечала бедняжка?

РОШФОР. Что она послушна воле монарха.

МИЛЕДИ. А как иначе? На который день назначается праздник?

РОШФОР. Городские старейшины устраивают третьего октября ежегодные празднества.

МИЛЕДИ. Конечно! Король всегда гуляет за чужой счет. А сегодня у нас что?

РОШФОР. Двадцатое сентября. Итого, через десять дней. Я не думаю, что за это время подвески смогут вернуться в Париж.

4.

МИЛЕДИ. Вернуться в Париж? Сама по себе мысль забавная. Но я, в отличие от вас, не вижу ничего невозможного. Почему бы герцогу не переслать подвески возлюбленной? То есть, той женщине, уста которой, вполне возможно, он покрывал поцелуями в их последнюю встречу.

РОШФОР. Но для этого нужно, чтобы кто-то поставил милорда в известность, забрал у него подвески и с ними вернулся в Париж. За десять дней? Нет, не думаю. Разве что в это дело вмешается дьявол.

МИЛЕДИ. Положение королевы, действительно, незавидно. Ей не на кого опереться. Госпожа де Берне удалена, Пюнтаж — в изгнании, госпожа де Шаврез сослана в Тур. Была еще эта девочка… Как ее?

РОШФОР. Констанция Бонасье.

МИЛЕДИ. Но что она может сделать одна?

РОШФОР. Там, где она теперь находится — ничего.

МИЛЕДИ. А разве она до сих пор не вернулась в свой дом? К мужу-бакалейщику?

РОШФОР. Она не только не вернулась, но и муж-галантерейщик пропал.

МИЛЕДИ. Не понимаю только, чему вы радуетесь? Ничего не вижу хорошего в том что распалась семья. Молодые люди могли подарить Франции одного или двух… или даже трех телохранителей кардинала. Я очень беспокоюсь за судьбу его высокопреосвященства, поскольку теперь его окруженье составляют совсем никчемные люди. Не умеющие даже владеть клинком. Слышали вы о Жессаке?

РОШФОР. Молодые люди, сказали вы? Да этому галантерейщику за пятьдесят и он толст, как бочонок.

МИЛЕДИ. Это совсем не означает, что он не мог бы сделать хорошенькой Бонасье крепышей-кардинальцев.

РОШФОР. А с чего вы взяли, что она хорошенькая?

МИЛЕДИ. Не сердите меня! Впрочем, час уже поздний для критики государства. Благодарю вас, мой друг, вы прекрасно справляетесь с обязанностями служанки.

РОШФОР. Бог вас хранит, сударыня, спокойной ночи.

МИЛЕДИ. Я больше не сплю, сударь. Приходите рано, как захотите, хоть в семь часов. Поможете в утреннем туалете. Но берегитесь, если придете с пустой головой.

РОШФОР. Не тревожьтесь, миледи, я найду вам работу, достойную вашей кипучей души. Я…

МИЛЕДИ. Что?

РОШФОР. Ничего, дорогая. До завтра.

Картина тринадцатая.

Второе письмо.

1.

МИЛЕДИ (разложив перед собой образцы, пишет). «Милорду герцогу Бекингему, Лондон…» (Окончив писать письмо, запечатывает, одевает парик и плащ).

Картина четырнадцатая.

Гонец.

1.

МИЛЕДИ. Эй! Господин мушкетер!

Д’АРТАНЬЯН. Наконец-то! Констанция!

МИЛЕДИ. Подождите! Горячий! Мне нужно поговорить с вами… Ах… Это дело чрезвычайной важности, от которого может зависеть вся наша судьба, оторвитесь же от меня!

Д’АРТАНЬЯН. Говорите.

МИЛЕДИ. Нужно совершить одно доброе, святое дело…

Д’АРТАНЬЯН. Ах, Констанция!

МИЛЕДИ. Но… но… но могу ли я довериться вам? Вы так молоды! Вы ведь почти дитя.

Д’АРТАНЬЯН. Вам нужно, чтобы кто-нибудь поручился за меня?

МИЛЕДИ. Признаюсь, меня бы это слегка успокоило.

Д’АРТАНЬЯН. Сударыня, знаете ли вы Атоса?

МИЛЕДИ. Нет.

Д’АРТАНЬЯН. Портоса?

МИЛЕДИ. Нет.

Д’АРТАНЬЯН. Арамиса?

МИЛЕДИ. Нет. Но кто эти господа?

Д’АРТАНЬЯН. Мушкетеры его величества. А знаете ли вы их капитана, господина де Тревиля?

МИЛЕДИ. Тревиля знаю! Понаслышке, конечно. Королева не раз говорила о нем, как о благородном и честном дворянине.

Д’АРТАНЬЯН. Королева! Сама королева!

МИЛЕДИ. Говорите тише. У кардинала повсюду уши. Дело, о котором я вам сказала, касается ее величества лично.

Д’АРТАНЬЯН. В таком случае, откройте вашу тайну господину де Тревилю и спросите его, может ли он довериться мне, как бы важна, драгоценна и страшна ни была эта тайна.

МИЛЕДИ. Но ведь она принадлежит не мне и я не имею права открыть ее…

Д’АРТАНЬЯН. Но как же нам быть?!

МИЛЕДИ. Да, вы правы. Кроме того и нет времени на проверку. Я совсем теряю голову. Что же мне делать?

Д’АРТАНЬЯН. Доверьтесь мне, Констанция, и поверьте… поверьте, что я скорее умру…

МИЛЕДИ. Не говорите так!

Д’АРТАНЬЯН. Но как же вы не видите, что я вас люблю!

МИЛЕДИ. Да, вы так говорите.

Д’АРТАНЬЯН. Я честный человек.

МИЛЕДИ. Думаю, что так.

Д’АРТАНЬЯН. Я храбр.

МИЛЕДИ. О, я в этом убеждена.

Д’АРТАНЬЯН. Я сделаю все для вас. Испытайте меня. Поверьте, поверьте, Констанция, нет человека, кроме меня, во всем Париже, который сделает невозможное…

МИЛЕДИ. Именно это и нужно сделать.

Д’АРТАНЬЯН. Тогда испытайте меня.

МИЛЕДИ. По-видимому у меня нет выбора. Придется пойти на риск. Я уступаю вашим настояниям и полагаюсь на вас. Но клянусь перед Богом, что если вы предадите меня, то, хотя б и враги королевы помиловали меня, я покончу с собой, обвиняя вас в моей смерти.

Д’АРТАНЬЯН. Что вы такое говорите?! Да клянусь вам перед тем же Богом, что если я буду схвачен, выполняя ваше поручение, то я скорее умру, чем скажу или сделаю что-нибудь, способное бросить тень. Говорите, что делать.

МИЛЕДИ. Вот письмо. Адресат проживает в Лондоне.

Д’АРТАНЬЯН. Бекингем!

МИЛЕДИ. Умоляю вас, тише. Придвиньтесь ближе. Придвиньтесь ближе. Поручение это срочно.

Д’АРТАНЬЯН. Ага.

МИЛЕДИ. Не позже, как в вечер второго числа вы должны привезти ответ и все, что будет с ответом. Я буду вас здесь ожидать весь вечер второго.

Д’АРТАНЬЯН. Я еду. Сию же секунду.

МИЛЕДИ. Как? Вы едете? А полк? А командир?

Д’АРТАНЬЯН. Да. Клянусь душой, вы заставили меня забыть обо всем на свете. Вы правы, мне нужен отпуск.

МИЛЕДИ. Опять препятствие.

Д’АРТАНЬЯН. О, нет! С этим препятствием я справлюсь легко.

МИЛЕДИ. Тогда отправляйтесь. Но это еще не все.

Д’АРТАНЬЯН. Что еще?

МИЛЕДИ. У вас, должно быть, нет денег.

Д’АРТАНЬЯН. «Должно быть» излишне.

МИЛЕДИ. Возьмите этот кошелек. Здесь довольно. Вы милый и любезный юноша. Поверьте, что ее величество не останется в долгу.

Д’АРТАНЬЯН. О, я уже достаточно вознагражден. Я люблю вас, Констанция, и вы раз­решаете мне говорить об этом.

2.

МИЛЕДИ. Тише. На улице стоит человек.

Д’АРТАНЬЯН. Это он. Незнакомец из Менга!

МИЛЕДИ. Постойте! Куда! Вы погубите нас!

Д’АРТАНЬЯН. Но я поклялся его убить.

МИЛЕДИ. Я пропала! О, Господи, я доверилась и кому! Ребенку!

Д’АРТАНЬЯН. Но что же мне делать?

МИЛЕДИ. Ваша жизнь сейчас принадлежит не вам, а высшей задаче, как вы не понимаете этого! Именем королевы запрещаю вам подвергать себя какой-либо опасности, кроме тех, которые ожидают вас в путешествии. Но и там берегите себя, скользите, как тень. Не ввязывайтесь ни во что, умоляю! Он ушел. А раз его нет, идите.

Д’АРТАНЬЯН. В путешествии все возможно, Констанция…

МИЛЕДИ. Вот вам. Остальное потом. Ночью второго числа.

Д’АРТАНЬЯН. Я Францию сдвину с места для вас. Ты даже не знаешь, милая, на что я способен.

МИЛЕДИ. Идите же.

Д’АРТАНЬЯН. Ожидай меня тут уже первого.

МИЛЕДИ. Да идите же, сударь.

Картина пятнадцатая.

Возбуждение.

1.

МИЛЕДИ. Однако! Теперь я понимаю, каким именно образом этот юноша заколол Жюссака. А к тому же, он действительно мальчик. А я питаю слабость к горячим детям и, Бог даст, окончу дни настоятельницей приюта для бездомных гасконцев. Как бишь его зовут? Д’Артаньян. Любовница Д’Артаньяна! Чудовищно. Как я пала. А все-таки он живой. В наши дни это редкость.

Действие второе.

Картина первая.

Лондон

1.

БЕКИНГЕМ. Идите сюда, кавалер. Говорите. Что с королевой?

Д’АРТАНЬЯН. Пока ничего, милорд, но ей грозит большая опасность, от которой может ее оградить только ваша милость.

БЕКИНГЕМ. Говорите скорей.

Д’АРТАНЬЯН. Вот письмо.

БЕКИНГЕМ. О, Господи! Ее почерк! Почему здесь порвано?

Д’АРТАНЬЯН. Это шпага.

БЕКИНГЕМ. Вы ранены?

Д’АРТАНЬЯН. Пустяки.

БЕКИНГЕМ. Вы знаете, что в этом письме?

Д’АРТАНЬЯН. Нет, сударь.

БЕКИНГЕМ. Идите за мной.

2.

БЕКИНГЕМ. Вы где?

Д’АРТАНЬЯН. Простите меня, милорд. Я не видел еще такого богатства.

БЕКИНГЕМ. Вы искренний молодой человек. Сейчас вы увидите нечто большее.

Д’АРТАНЬЯН. Алтарь!

БЕКИНГЕМ. Именно алтарь, вы сказали верно.

Д’АРТАНЬЯН. Да это же королева!

БЕКИНГЕМ. Она самая.

Д’АРТАНЬЯН. Она как будто живая во весь свой рост.

БЕКИНГЕМ. Этот портрет — самая большая ценность моей жизни. Никто, кроме вас, кавалер, еще не видел этой часовни. Вот то, что нам нужно вернуть. Знаете ли вы, что здесь такое?

Д’АРТАНЬЯН. Не знаю. О, Господи! Это алмазы. Такие крупные.

БЕКИНГЕМ. Алмазы — ничто, мой друг. Это то, что она носила, к чему прикаса­лась. Она дала их мне, она заберет обратно. Да будет воля ее, как воля господа Бога во всем и всегда. У нас осталось три дня. В следующий понедельник в Парижской ратуше состоится бал, на котором королева выйдет в этих подвесках. Нельзя терять ни мину­ты. Сударь, отправляйтесь теперь же в порт. Очевидно, вас беспо­коили по дороге сюда. Я побеспокоюсь о том, чтобы вас не трево­жили по дороге обратно. Я закрою с этой минуты порты Великобритании. Ни один корабль, кроме вашего, сударь, ни под каким флагом не покинет Англии.

Д’АРТАНЬЯН. Но эта мера, милорд… это чрезвычайная мера. Как расценит это английский король?

БЕКИНГЕМ. Расценит как нужно. Лорд-канцлер скажет королю, что я решил объявить войну и что эта мера — мое первое враждебное действие против Франции.

Д’АРТАНЬЯН. ?!

БЕКИНГЕМ. Да, вы правы. Анна Австрийская — моя настоящая королева. Одно ее слово, и я готов изменить стране, изменить королю, и даже Богу. Она просила меня не оказывать протестантам поддержки, которую я обещал в Ларошели и я подчинился. Я не сдержал данное мной слово, но я исполнил ее желание. И вот, посудите сами, разве я не вознагражден с лихвой? Ведь этой покорности я обязан ее портретом. Вы удивлены, что я говорю вам то, в чем мужчина не должен кому-нибудь признаваться? Но за эти четыре года вы единственный, с кем я могу говорить о ней. А вернее о нас. Поверьте, что это немного. Возьмите подвески. И постарайтесь доставить их вовремя, и отдать в ее руки.

Д’АРТАНЬЯН. Ваша милость отдает подвески без ларца?

БЕКИНГЕМ. Ларец помешает в пути. А кроме того… вы скажете ей, что я оставил ларец у себя.

Д’АРТАНЬЯН. Будьте спокойны, милорд, я расскажу обо всем, что я видел.

БЕКИНГЕМ. А теперь, как мне хотя бы чем-нибудь вознаградить вас?

Д’АРТАНЬЯН. Вы уже сделали это, милорд. Доверившись мне. А кроме того, скажу вам начистоту, милорд. Я служу королю и королеве Франции и состою в роте гвардейца господина Дезэссара и сейчас, когда готова на­чаться война, вижу в лице вашей светлости только англичанина, а значит врага, с которым я охотнее встретился бы на поле битвы, чем в Виндзорском парке. Это, однако, не помешает мне в точности исполнить поручение и, если понадобится, отдать жизнь, лишь бы его выполнить.

МИЛЕДИ (из ложи). Браво! Влюбленный мужчина все равно что слепой, а влюбленный политик все равно что слепой, и глухой, и горбатый!

Д’АРТАНЬЯН. И я повторяю, ваша светлость так же мало обязана мне за то, что я делаю при нашем втором свидании, как и за то, что я сделал для нее при нашей первой встрече.

БЕКИНГЕМ. Отправляйтесь в порт и спросите бриг «Зунд», он перевезет вас в гавань Сен-Валери. Пойдите к хозяину трактира и скажите «Форвард» — он отправит вас дальше. На всем пути в ваше распоряжение будут предоставлены четыре сменные лошади. При всей вашей гордости, вы не откажетесь принять одну из них для себя и попросить ваших друзей, которые сопровождали вас до Ламанша, так же принять по одной из них. Они пригодятся вам в войне против нас. Прощайте.

Картина вторая.

Марлезонский балет.

1.

РОШФОР. Вы покинули бал так стремительно, точно за вами гнались. Вы больны?

МИЛЕДИ. Хотите играть роль прислуги — не лезьте с вопросами. Помогите раз­деться.

РОШФОР. Вы приехали поздно, миледи, и все замечательное пропустили.

МИЛЕДИ. Ничего, вы расскажете.

РОШФОР. Я? Охотно. Я прибыл в ратушу в три часа с дежурной ротою Дюалье. Старейшины в этот год расстарались. Двести свечей из белого воска и целая гвардия скрипачей. Зал был усыпан цветами. Впрочем, вы все это видели. Так вот. С шести вечера начали прибывать гости. В де­вять прибыла супруга коннетабля. Король явился в полночь и был удручен. Все заметили, что он ждет супругу. Он поминутно спрашивал здесь ли ее величество. Короля сопровождали герцог Орлеанский, граф де Суассон, герцог де Эльбер, граф де Аркур…

МИЛЕДИ. Что вы делаете?

РОШФОР. Снимаю чулки. Королева приехала к часу ночи. Некоторое время она стояла, принимая приветствия городских старейшин. Потом… О, потом совершилось странное: король прошел сквозь толпу без маски и, приблизившись к королеве, сказал: «Сударыня! Почему вы, извольте вас спросить, не надели алмазных подвесок?..»

2.

Д’АРТАНЬЯН. Констанция! И здесь никого. Куда ж она делась. Я смертельно устал. Констанция, мы победили. (Падает на постель). Я здесь.

3.

РОШФОР. …«почему вы, извольте вас спросить, не надели алмазных подвесков? Ведь вы знаете, что мне было бы приятно увидеть их на вас.» «Ваше величество», отвечала королева взволнованным голосом, «я боялась, что в этой толпе с ними может что-нибудь случиться…»

4.

Д’АРТАНЬЯН (вскакивает, хватает шпагу). Что?! На кого?! Это вы затеваете ссору, сударь! Я вам уши обрежу! Констанция! Где я? Дома? Победа! Победа полная, как у Се! Я чертов гасконец! (Пытается снять кам­зол, падает).

5.

РОШФОР. «И вы сделали ошибку,» — сказал король. — «Я подарил вам эту вещь для того, чтобы вы носили ее. Повторяю, сударыня, вы сделали ошибку.» Голос короля дрожал от гнева. «Государь,» — сказала королева, — «подвески находятся в Лувре, я могу послать за ними, и желание вашего величества будет исполнено.» «Пошлите, сударыня, пошлите,» — сказал король, — «и как можно скорее, потому что через час начинается балет.»

6.

Д’АРТАНЬЯН. Мне надо умыться. Кавалер не должен ложиться одетым в постель. Констанция, где ты? Я привез подвески и вручил их ее величеству, я успел! Это что? Это мне? (Читает). «Сударь, я не могла ждать дольше. Никуда не ходите. Заклинаю вас, оставайтесь на месте и ждите. Я буду в три ночи.» Я буду в три ночи! А сколько теперь? А теперь пять утра! Констанция, где ты?

7.

РОШФОР. Королева поклонилась и ушла в предназначенную ей туалетную комнату, король удалился в свою. Скрипачи играли изо всех сил, но их никто не слушал, в зале царило смятение. Король вышел первым, одетый в довольно изящный костюм охотника. Его величество герцог Орлеанский и другие его спутники были одеты также, как он. Кардинал подошел к королю с любезной улыбкой, но не успел ничего сказать, оттого, что крик изумления прошел по толпе — королева вдруг появилась в дверях! На ней была фетровая шляпа с голубыми перьями, бархатный лиф жемчужного цвета с алмазными застежками и юбка из голубого атласа, расшитая серебром. А на левом плече, схваченные бантом того же цвета, что перья и юбка, сверкали подвески. Чему вы смеетесь?

Д’АРТАНЬЯН (кричит, сквозь слезы). Я сделал это ради тебя! Все! Я сумел! Ради тебя я чудом остался в живых! Я весь в крови — своей, чужой! Я весь исколот, ободран, я весь расцарапан! Я не спал уже десять дней! Я бежал, падал, полз, как червяк и вставал! И снова бежал и караб­кался, и цеплялся, как угорь, и прятался, как свинья, зарывшись в навоз, но я успел! Я сделал то, что никто не сделал бы, кроме меня! Королева!.. Королева сама подарила мне этот перстень! Сама протяну­ла мне руку для поцелуя. Я стоял за портьерой. Я видел весь ее туалет! Ее нижние юбки! Я видел. А ты! Не могла меня подождать! Куда тебя носит!

8.

МИЛЕДИ (хохочет) Какая я идиотка! Три ночи ждала! Я три ночи ждала его час за часом, минута в минуту! Говорила себе: он придет! Я доста­точно возбуждена, он придет! Одевалась в тончайшие кружева. Идиотка.

РОШФОР. О ком вы, миледи?

МИЛЕДИ. Да о вас же, несчастный! О вас. А теперь убирайтесь.

9.

Д’АРТАНЬЯН. Ей нужны были эти подвески, а не я. И как только ее госпожа их надела, она меня тотчас забыла. Она была там, на балу. Вероятно, она полагает, что я вполне награжден королевой. А я видел ее глаза весь путь! И шел только к ним, на их свет. Я думал: еще один шаг. Я рассчитывал жизнь по минутам. И каждой минуте давал ее имя. Констанция! Как же мне больно.

10.

РОШФОР. Я люблю вас, Шарлотта. Вы можете смеяться надо мной, но меня невозможно унизить ниже того положения, на которое я сошел добровольно. Я люблю вас, Шарлотта. Я живу ради вас. И служу ради вас. Ни Франции, ни кардиналу, ни королю. Я служу вам. И каждый мой день оправдан вами. Вы скажете мне: убей — я убью. Но, когда-то вам надо сказать: останься.

МИЛЕДИ. Поздно, сударь. Я слишком устала… за эти три ночи. Оставьте меня. А, впрочем, нет, подождите, я вспомнила: есть дело. (Пишет). Подбросьте это в дом галантерейщика, под дверь его постояльцу. Ведь вам по дороге.

РОШФОР. А ведь, в сущности, вы одиноки в Париже. Маленькая девочка посре­дине чужого, бессмысленного и враждебного мира. Девочка с хрупкой душой. Я люблю вас, Шарлотта.

Картина третья.

Письмо де Варду.

1.

Д’АРТАНЬЯН. Но где же Атос? Я не прощу себе, если с ним что-нибудь случилось. Он спас мне жизнь по дороге в Лондон. Атос! Атос! Я не выдержу этого. Ведь только ради меня он впутался в эту историю, не зная даже зачем, без малейшей выгоды для себя. Если есть Бог на небе, Атос, откликнись.

АТОС. Боже праведный. Мне кажется, я слышу голос Д’Артаньяна.

Д’АРТАНЬЯН. Есть Бог на небе! Вы живы, Атос?

АТОС. Посторонитесь, Д’Артаньян, сейчас я буду стрелять.

Д’АРТАНЬЯН. В кого?

АТОС. Неважно. (Стреляет). Присаживайтесь, Д’Артаньян и выпейте, если конечно вино осталось.

Д’АРТАНЬЯН. Вы ранены.

АТОС. Я? Ничуть. Я пьян мертвецки.

Д’АРТАНЬЯН. Если б вы только пили, тогда полбеды, но вы перебили все бутылки.

АТОС. В самом деле? А вы, мой друг? Какие ваши дела? У вас мрачный вид. Что случилось с вами?

Д’АРТАНЬЯН. Я самый несчастный из всех.

АТОС. Почему? (Кричит). Ты несчастен, Д’Артаньян?! Что случилось? Ты не попал в Англию?

Д’АРТАНЬЯН. Попал.

АТОС. Не вернулся во Францию?

Д’АРТАНЬЯН. Как видишь, вернулся.

АТОС. Но что же тогда, черт возьми? Ты не оправдал доверия королевы?

Д’АРТАНЬЯН. Оправдал. Вот кольцо с ее пальца.

АТОС. Ты откусил ей палец? Говори, в чем дело. Я готов ко всему.

Д’АРТАНЬЯН. Об этом после.

АТОС. Почему после? Ты думаешь, что я пьян. Запомни, мой друг, у меня никогда не бывает такой ясной головы, как за бутылкой вина. Рассказывай, мальчик.

Д’АРТАНЬЯН (плачет). Я потерял ее, Атос! Я так ждал встречи с ней, я бежал, я полз, я стремился. И вот… (Достает клочок бумаги). «Меня везут неизвестно куда. Сейчас я в доме Миледи… графини де Винтер. Про­щайте. — К.» Констанция! Они ее увезли.

АТОС. Кто такая миледи? Вы знаете эту графиню де Винтер?

Д’АРТАНЬЯН. Совершенно не знаю.

АТОС. Хорошо. Пусть будет по-вашему. Что вы намерены предпринять?

Д’АРТАНЬЯН. Я узнал, где находится дом графини де Винтер и стал наблюдать. Я послал Планше внутрь дома затем, чтобы он спросил какую-нибудь глупость, но он и рта не успел открыть — на лестнице его схватила хозяйка, сунула ему в руку письмо и вытолкнула обратно.

АТОС. С письмом?

Д’АРТАНЬЯН. Именно! Вот послушайте! Случай открыл мне тайну…

АТОС (останавливая его). Которую вы будете хранить даже если бы за это пришлось заплатить жизнью.

Д’АРТАНЬЯН. Разумеется. Но почему?

АТОС. Потому что это не ваша тайна. Или ваша? Есть ли в этом письме что-либо касающееся третьего лица?

Д’АРТАНЬЯН. Третьего лица? (Читает). Да, есть! Тут говорится…

АТОС. Минуту, Д’Артаньян. Письмо адресовано вам?

Д’АРТАНЬЯН. Да в том-то и дело — не мне, а графу де Варду.

АТОС. Не тот ли это де Вард, которого вы проткнули на подъезде к Ламаншу?

Д’АРТАНЬЯН. Он самый. Потому что в письме говорится о ране. Вот, слушайте…

АТОС. Д’Артаньян! Сохраните вверенную вам судьбою тайну и скажите, чего вы желаете?

Д’АРТАНЬЯН. От кого?

АТОС. От меня.

Д’АРТАНЬЯН. Я хотел посоветоваться с вами, Атос.

АТОС. Советуйтесь.

Д’АРТАНЬЯН. Графиня вручила письмо Планше по ошибке, приняв его за слугу де Варда. Вот слушайте, тут говорится…

АТОС. Ни слова больше! Не читайте мне чужого письма! Вы покидаете Париж?

Д’АРТАНЬЯН. Нет.

АТОС. Идете куда-нибудь этой ночью?

Д’АРТАНЬЯН. Да.

АТОС. Для вас есть угроза?

Д’АРТАНЬЯН. Пожалуй, что да.

АТОС. Нужна вам моя помощь?

Д’АРТАНЬЯН. Пожалуй, что нет.

АТОС. Вот видите, как все просто, мой мальчик. Вы хотели совет от меня, — извольте. Самое меньшее, что с вами может случиться, — это вас арестуют.

Д’АРТАНЬЯН. Ба! Неужели кто-нибудь может арестовать солдата, находящегося на службе его величества?

АТОС. Как вы наивны. Теперь вам следует повсюду видеть врагов, мой мальчик. Если кто-нибудь затеет с вами ссору, уклонитесь от нее, будь зачинщиком даже ребенок. Если будете проходить мост, ощупайте доски; проходя мимо стройки, обязательно посмотрите вверх, не летит ли на голову камень. Опасайтесь всего и всех: друга, врага, лю­бовницу. Особенно любовницу.

Д’АРТАНЬЯН. Почему? Почему любовницу более, чем других?

АТОС. Потому что любовница — одно из любимейших средств кардинала. Женщина предаст вас за десять пистолей. Женщина гораздо опаснее африканского льва, потому что перед тем, как задрать, она не рычит, а лижет. Вспомните Далилу или Юдифь. У вас есть «святое писание»? Давайте почитаем его этой ночью.

Д’АРТАНЬЯН. Этой не могу.

АТОС. Вы хотели совет? Оставайтесь сегодня дома.

Д’АРТАНЬЯН. У меня только что похитили женщину, которую я любил, которую обожал. Я не знаю, где она, куда ее увезли. Может быть она в тюрь­ме, может быть мертва.

АТОС. Скажите, оба эти письма, не написаны ли они одним почерком?

Д’АРТАНЬЯН. Нет. Записка Констанции нацарапана наспех, крупно, углем на клочке обоев, тогда как письмо миледи написано мелким красивым почерком на превосходной бумаге и надушено такими духами…

АТОС. Эта история окутана тайной и лучше не пытаться разгадывать подоб­ные вещи. Чутье подсказывает мне, что на вас расставили мышеловку.

Д’АРТАНЬЯН. Если я попадусь в мышеловку, то горе тем кошкам, которые посмеют тронуть такую мышь. Как я могу отказаться, Атос?! Послушайте, что она пишет…

АТОС. Сударь! Я — дворянин. Если вам так хочется прочитать чужое письмо — я выйду. Но если дело дойдет до шпаги, кликните-ка меня.

Д’АРТАНЬЯН. Двенадцать. Часы Сенжермена пробили полночь. «Приходите в полночь», сказала она, (Читает). «Дорогой граф! Вы не ответили мне ни на пер­вую, ни на вторую записку. Я вполне допускаю, что причиной тому ваша рана. Но если вы в состоянии ходить, умоляю вас, приходите. Вот уже третий раз, как я пишу, что люблю вас и готова для вас на все. Берегитесь, как бы в четвертый раз я не написала, что ненавижу вас. Если вы раскаиваетесь в своем поведении, приходите сегодня в полночь. Я буду одна. В доме не будет огней, поднимитесь по лестнице. Жду вас. Миледи.» Как я могу не пойти? «Я буду одна. В доме не будет огней. Поднимитесь по лестнице.» Славная будет шутка. Я узнаю, куда они дели Констанцию. Как пахнет письмо! Удастся ли мне обнюхать хозяйку?

Картина четвертая.

Первая ночь.

1.

МИЛЕДИ. Где вы, сударь? Я жду вас час.

РОШФОР. Кардинал Деплюсси… простите, де Ришелье приказал мне выплатить вам, миледи, одну тысячу пистолей.

МИЛЕДИ. Такие большие деньги! За что?

РОШФОР. Небольшое судно с английской командой ожидает вас у Форта Ла Пуант. Оно снимется с якоря сразу же, как вы прибудете на корабль. Два человека, которых вы встретите на корабле, будут охранять вас в пути.

МИЛЕДИ. Куда же сам путь?

РОШФОР. Вы поедете в Лондон. В Лондоне вы навестите Бекингема.

МИЛЕДИ. Следовало бы сказать его преосвященству, что его светлость, герцог питает ко мне недоверие.

РОШФОР. Речь идет не о том, чтобы искать его доверия, а о том, чтобы откры­то явиться к нему в качестве посланника.

МИЛЕДИ. Это что-то новое!

РОШФОР. Вы явитесь к Бекингему и от имени его высокопреосвященства скажете ему, что в Париже известны все его приготовления по обороне Ларошели и помощи повстанцам, и что как только герцог сделает первый шаг, кардинал Ришелье погубит французскую королеву.

МИЛЕДИ. Поверит ли герцог в то, что кардинал в состоянии осуществить свою угрозу?

РОШФОР. Да. Вы скажете ему, что кардиналу известно о последнем свидании герцога с королевой в доме миледи де Винтер. А чтобы у него не оставалось никаких сомнений, вы скажете ему, что в этот дом его прово­жала поверенная королевы Констанция Бонасье, которая под пыткой во всем созналась и, что сам герцог был облачен в костюм мушкетера, который, кстати, ему очень к лицу.

МИЛЕДИ. Это все?

РОШФОР. Добавьте к тому, что его светлость, спеша уехать с острова Ре, за­был в своей квартире некое письмо госпоже де Шаврез, которое сильно порочит королеву.

МИЛЕДИ. Но если, несмотря на все доводы, герцог не уступит и по-прежнему будет угрожать Франции?

РОШФОР. Тогда остается надеяться на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.

МИЛЕДИ. Если бы вы, граф, потрудились привести мне исторические примеры таких событий.

РОШФОР. Извольте. 1610 год, Генрих четвертый…

МИЛЕДИ. Вы говорите об ударе кинжалом на улице Медиков?

РОШФОР. Да. Кардиналу пришло на память, что пуритане крайне озлоблены против герцога Бекингема. И что теперь довольно легко было бы найти женщину, молодую, красивую и ловкую, которая могла бы ото­мстить за себя герцогу. Такая женщина, на взгляд его высокопрео­священства, легко могла бы сыскаться — герцог пользуется большим успехом у женщин.

МИЛЕДИ. Да, такая женщина могла бы сыскаться. Ну что ж, в Англию, так в Англию.

Бьют часы.

РОШФОР. Полночь. Позвольте откланяться.

МИЛЕДИ. Я хотела бы вас попросить остаться.

2.

МИЛЕДИ. Остаться со мною на эту ночь. Я не знаю, что меня ожидает по ту сторону Ламанша, но по эту у меня остались незавершенные счеты. Помогите раздеться.

РОШФОР. ………..

МИЛЕДИ. В прошлую нашу встречу, граф, вы имели неосторожность сказать… Вы помните все, что вы говорили?

РОШФОР. Да.

МИЛЕДИ. Вы имели неосторожность сказать, что готовы ради меня на все. Что если понадобится убить, вы убьете. Вероятно теперь вы хотели бы взять ваше слово обратно.

РОШФОР. У дворянина только одно слово и я его уже дал.

МИЛЕДИ. О, не тревожьтесь! Я не пошлю вас в Англию вместо себя, я просто хотела убедиться, что мужчины отвечают за те слова, что бросают женщинам.

РОШФОР. Я как будто не предавал вас ни в чем.

МИЛЕДИ. Ни в чем?

РОШФОР. Ни в чем, Шарлотта. О встрече Бекингема с королевой в вашем доме я узнал от кардинала. Я никогда не предавал вас.

МИЛЕДИ. Это говорит о том, что у кардинала хорошие слуги. Сейчас сюда при­дет один кавалер. Возможно, вы узнаете его, возможно — нет. Скажу вам только, что это не граф де Вард, хотя я и буду называть его так. Перед тем, как убраться в Англию, мне необходимо отдать кава­леру долг. Я прошу вас, во имя данного мне слова, оставаться в комнате за этим марлевым пологом и ожидать. Когда я скажу вам громко: «Держите слово, сударь!» — убейте этого человека. Слышите, он поднимается. Сядьте в кресло за этот марлевый полог.

3.

МИЛЕДИ. Это вы! Вы пришли. Подойдите ко мне. Молчите. Это вы, ваши губы и ваши глаза. Сколько раз в течение суток я целую и то, и это. Молчите, молчите! Говорить буду я. Я одна. Я буду вас раздевать, а вы мне скажете только тогда, когда будет больно.

4.

МИЛЕДИ.  Когда я узнала, что вы ранены, я потеряла сознание. Вдруг потемне­ло в глазах и я упала. Сколько раз в течение этого мучительного месяца я мысленно целовала вашу рану, зализывала её, как собака, своим языком. Где она? Здесь? Или здесь? Она затянулась? Или от­крыта? Вам больно? Молчите! Не надо мне отвечать. Я слишком хочу вас. Если я теперь услышу ваш голос, я умру от желанья. Боже мой, граф, это вы! Я самолично оторву яйца этому выродку, что вас ранил. Вы знаете меня, я это сделаю. Недолго этот ублюдок будет ходить по земле. Поцелуйте меня. Вот так. Хорошо. Теперь поцелуйте мне грудь. Хорошо. О, как хорошо! Пока вы целуете все мое тело, я также сделаю вам приятно: я уже устроила так, что ваш обидчик пля­шет теперь от боли. О, я верно знаю, что он этой ночью не спит. Потому что я отняла у него то, чем он дорожит больше жизни. А те­перь идут последние его часы на земле.

5.

МИЛЕДИ. О, как хорошо! Ваш обидчик много бы дал за то, чтобы оказаться на вашем месте, раздевать меня, разрывать мое тело на части! Ударь меня. Ну давай! Ещё! Хорошо! Как мне сладко! О, он не знает, что такое пытка! Как трещат девичьи кости галантерейщицы, когда меж­ду пальцев ног загоняют дубовые клинья. Возьми же меня! Я твоя! Разорви меня всю! О, Боже!

6.

БЕКИНГЕМ (Лондон). Как будто кто-то кричал. Кричала женщина? От любви или от боли? Которую ночь просыпаюсь в холодном поту. Как будто я па­рился в ледяной бане. Сон! Один и тот же… как будто юноша, тонкий и бледный, как ангел, подходит ко мне и вдруг ударяет кинжалом в сердце. (Падает на колени, молится). Сохрани меня, Анна!

АТОС (Париж). Один и тот же сон! Я весь мокрый… Как будто я поднимаю ее на веревке, а веревка вдруг обрывается и она всем телом пада­ет на меня и целует вспухшими… лопнувшими губами. Прости меня, Боже. (Опускается на колени, молится).

БЕКИНГЕМ. Если бы ты была со мной, единственная моя! Если бы твоя голова лежала на моей груди в эту ночь! Почему я лишен простого счастья?

АТОС (Париж). Если бы я мог молиться!

7.

Д’АРТАНЬЯН. Рассветает. Я ухожу.

МИЛЕДИ. Послушай.

Д’АРТАНЬЯН. Что?

МИЛЕДИ. Забудь теперь обо всем. Кто ты и кто я. И кому нам следует мстить и за что. Подари мне еще одну ночь. Еще одну ночь любви. А потом пусть что будет. Приходи ко мне в полночь. Обещайте мне, граф, что придете. Еще одна ночь.

Д’АРТАНЬЯН. Я приду. Даже ценою жизни. Приду.

МИЛЕДИ. Я нынче счастлива. Ваши раны… должно быть теперь причиняют вам сильную боль.

Д’АРТАНЬЯН. Да, сильную боль. Не стану скрывать, я как будто теперь четвертован.

МИЛЕДИ. Я тоже. Поцелуйте меня на прощание, граф. Еще. Еще. И не печальтесь Я сумею за вас отомстить. Не пройдет и суток, как этот гасконец умрет. Идите.

8.

МИЛЕДИ. Вы не уснули, Рошфор? (Потягивается). Я уеду в Англию и сделаю то, что ждет от меня Ришелье, но уеду я завтра. А вы сделайте в следу­ющую ночь то, что обещали мне. Приходите к одиннадцати. А теперь оставьте меня, я слишком устала.

Картина пятая.

Игра.

1.

Д’АРТАНЬЯН. Атос, проснитесь.

АТОС. Кто?

Д’АРТАНЬЯН. Это я.

2.

АТОС. У вас такой вид, Д’Артаньян, как будто вы всю ночь танцевали на кладбище с привидением Марлезонский балет.

Д’АРТАНЬЯН. Вы почти угадали, Атос. Мне надо убраться из города до двенадцати ночи. Я буду вам очень признателен, если вы проведете со мной этот день. Мне нужно это, Атос. Ради Бога, проснитесь!

АТОС. Я не сплю с четырех утра. Что случилось? Вы дрожите, как лист на ветру, чего вы так испугались? Конечно, я буду с вами весь день. Давайте-ка выпьем.

Д’АРТАНЬЯН. Атос, поедем сейчас. Велите седлать.

АТОС. Сейчас и едем. Да, кстати! Благодарю вас еще раз за лошадь, которую вы вчера привели.

Д’АРТАНЬЯН. Понравилась вам она?

АТОС. Да. Но она не очень вынослива.

Д’АРТАНЬЯН. Ошибаетесь. Я проделал на ней десять лье меньше чем за полтора часа и у нее был после этого такой вид, словно она обскакала вокруг площади Сен-Сюльпис.

АТОС. Вот как. В таком случае я, кажется, буду раскаиваться.

Д’АРТАНЬЯН. Раскаиваться?

АТОС. Ну да. Я сбыл ее с рук.

Д’АРТАНЬЯН. Как? Зачем?

АТОС. Дело было так. Я вчера не совсем очнулся после нашей вечерней пирушки и когда вы ушли, я встретил того англичанина, который торговал у барышника лошадь. «Знаете что, сударь, — сказал я ему, — у меня тоже есть лошадь для продажи?» «И прекрасная лошадь, — сказал он, — ежели это та самая, которую держал в поводу ваш приятель». «Именно она, — сказал я, — как по-вашему, стоит она сто пистолей?» «Стоит, -говорит, -а вы отдаете за эту цену?» «Нет, -отвечаю, — я за эту цену играю.» «В какую из игр?» «В кости.»

Д’АРТАНЬЯН. И вы проиграли лошадь?

АТОС. Сначала. Потом я отыграл седло. Это вас огорчает?

Д’АРТАНЬЯН. Откровенно говоря, да. По этим лошадям нас должны были узнать в день сражения. Это был подарок Бекингема, Атос.

АТОС. Любезный друг! Поставьте себя на мое место. Я смертельно скучал, и потом, сказать правду, я не люблю английских лошадей. Если все де­ло в том, что кто-то должен узнать нас, то право, довольно будет и седла, оно достаточно заметное. Что до лошади, то мы найдем, чем оправдать ее исчезновение. Лошади смертны, в конце концов! Досадно. Вы, как видно, очень дорожили этим животным, а ведь я еще не окончил рассказ.

Д’АРТАНЬЯН. Что вы еще проиграли?

АТОС. Видите ли, Д’Артаньян, когда я проиграл свою лошадь — девять против десяти, каково?! — мне пришло в голову поиграть на вашу…

Д’АРТАНЬЯН. На мою?! И что же?

АТОС. Я сыграл и проиграл ее.

Д’АРТАНЬЯН. Мою лошадь?

АТОС. Вашу лошадь. Семь против восьми. Из-за одного очка. Знаете пословицу?..

Д’АРТАНЬЯН. Атос, вы с ума сошли, клянусь вам!

АТОС. Знаете, Д’Артаньян, я проиграл ее вместе со всеми принадлежностями упряжи, какие только можно придумать.

Д’АРТАНЬЯН. Да ведь это ужасно!

АТОС. Погодите! Вы еще не все знаете. Я был бы превосходным игроком, если бы не заигрывался, а я заигрываюсь.

Д’АРТАНЬЯН. Но на что же еще вы могли играть? У вас ведь ничего больше не осталось?!

АТОС. Неверно, друг мой, неверно, у нас остался этот алмаз, который сверкает на вашем пальце.

Д’АРТАНЬЯН. Этот алмаз?!

АТОС. И так как у меня были когда-то свои алмазы, и я знаю в них толк, я оценил его в тысячу пистолей.

Д’АРТАНЬЯН. Надеюсь, что вы ни словом не упомянули о моем алмазе?

АТОС. Напротив, любезный друг. Поймите, этот алмаз был единственным источником надежды, я мог отыграть за него упряжь, лошадей и сверх того, выиграть деньги на экипировку для нас четверых.

Д’АРТАНЬЯН. Атос! Я трепещу.

АТОС. Итак, я сказал моему партнеру о вашем алмазе. Оказалось, что он тоже обратил на него внимание. В самом деле, милый, какого черта! Вы носите на пальце звезду с неба и хотите, чтобы ее никто не заметил. Так не бывает.

Д’АРТАНЬЯН. Кончайте, милый друг, кончайте! Это ведь хладнокровное убийство.

АТОС. Итак, мы разделили этот алмаз на десять ставок по сто пистолей каждая.

Д’АРТАНЬЯН. Ах вот как! Вам угодно шутить! Вы испытываете меня?

АТОС. Да нет же, я не шучу, черт возьми! Хотел бы я посмотреть, что бы вы сделали на моем месте. Десять ставок по сто пистолей каждая. За десять ходов без права на отыгрыш. На тридцатом ходе я проиг­рал все, число тринадцать всегда было для меня роковым. Вот как раз тринадцатого июля в прошлом году…

Д’АРТАНЬЯН. К черту!

АТОС. Терпение.

3.

АТОС. У меня был свой план. Англичанин — чудак. Я видел утром, как он раз­говаривал с Гримо и предлагал поступить к нему в услужение. И вот я играю с ним на Гримо, разделенного на десять ставок.

Д’АРТАНЬЯН. Вот это ловко!

АТОС. На Гримо, слышите меня! И вот, благодаря десяти ставкам Гримо, кото­рый и весь-то не стоит одного дукатона, я отыграл алмаз. Скажите после этого, что упорство не добродетель?

Д’АРТАНЬЯН. Клянусь честью, я подохну от смеха!

АТОС. Вы, конечно, понимаете, что чувствуя себя в ударе, я сейчас же снова начал играть на алмаз.

Д’АРТАНЬЯН. Как? Опять?!

АТОС. Я отыграл ваше седло, потом вашу лошадь, потом свое седло, потом свою лошадь, потом опять проиграл. Короче говоря, я снова поймал ваше седло, потом свое. Вот как обстоит дело. Это был великолепный ход и я остановился на нем.

Д’АРТАНЬЯН. Слава Богу! Так значит, что? Мой алмаз остается при мне?

АТОС. При вас, мой любезный друг, и вдобавок: седла наших Буцефалов. Это ли не выигрыш?

Д’АРТАНЬЯН. А на что нам седла без лошадей?

АТОС. У меня есть на этот счет одна идея.

Д’АРТАНЬЯН. Атос, вы меня пугаете.

4.

АТОС. Послушайте, вы, кажется, давно не играли, Д’Артаньян?

Д’АРТАНЬЯН. И не имею ни малейшей охоты.

АТОС. Не зарекайтесь. Итак, говорю я, вы давно не играли и, следовательно вам должно везти.

Д’АРТАНЬЯН. Предположим. Что дальше?

АТОС. Дальше? Англичанин здесь. Я заметил, что он сожалеет о седлах. Вы же, по-видимому, очень дорожите своей лошадью. На вашем месте я поставил бы седло против лошади.

Д’АРТАНЬЯН. Но он не согласится играть на одно седло.

АТОС. Поставьте оба, черт подери. Я не такой себялюбец, как вы!

Д’АРТАНЬЯН. Не думаю, чтобы этого было достаточно.

АТОС. В таком случае, поставьте свой алмаз.

Д’АРТАНЬЯН. Никогда в жизни!

АТОС. Черт возьми! Я предложил бы вам поставить Планше, но так как нечто подобное уже имело место, англичанин может не согласиться.

Д’АРТАНЬЯН. А если я проиграю?

АТОС. Вы выиграете.

Д’АРТАНЬЯН. Ну, а если проиграю?

АТОС. Отдадите седла.

Д’АРТАНЬЯН. Эх! Ладно. Куда ни шло! Один ход!

АТОС. Ну так что мы здесь делаем в такой поздний час. Скорее пошли, англичанин должно быть еще в таверне.

Картина шестая.

Вторая ночь.

1.

РОШФОР. Я пришел затем, чтобы выразить вам мое глубочайшее…

МИЛЕДИ. Пришли и пришли.

РОШФОР. И сообщить вам, что я не могу остаться.

МИЛЕДИ. Вы так заняты?

РОШФОР. Я не вижу необходимости в моем дальнейшем присутствии…

МИЛЕДИ. Вы изъясняетесь слишком длинно. Я прекрасно помню ваши слова: «У дворянина только одно слово.» И вы его уже дали. Садитесь в кресло.

РОШФОР. Креста на вас нет.

МИЛЕДИ. Креста? Я бы вам рассказала, сударь, что на мне есть. Да вы и сами узнаете этой ночью. Этот человек умрет. Я вам даже скажу когда — на рассвете.

РОШФОР. Я дворянин, сударыня, а не наемный убийца.

МИЛЕДИ. Разве я нанимала вас?

РОШФОР. Если вы хотите его убрать, зачем весь этот театр? Почему вы не при­казали слугам убить его на мосту? Почему вы не дали такого поручения мне, вы же знаете, что я обладаю достаточной властью, чтобы этот человек исчез навсегда. Нет, вам не этого было нужно. Что же? Получили вы наслаждение от присутствия двух мужчин?

МИЛЕДИ. Да. И надеюсь получить еще большее. О, я знаю, какой это страшный зверь — самолюбие! Никакой убийца не обдерет лучше. Однако, время. Садитесь в кресло. Обо всем вы продумали в этот день, кроме одного — зачем я именно вам открываю изнанку своей души. Почему я решилась на это. Но тихо! Граф?

2.

Д’АРТАНЬЯН. Это я.

МИЛЕДИ. Мне нужно вам что-то сказать. Нет, потом. Потом. Я вас слишком хочу. Будет время.

3.

БЕКИНГЕМ (Лондон). Опять! Опять! Этот сон!

АТОС (Париж). Опять! Опять! Этот сон! Чертовка с паклею белых волос! Прыгает там, на веревке, смеется!

БЕКИНГЕМ. Холодный! Узкий, бледный как луч!.. Подходит ко мне, улыбается, близко…

АТОС. Не достанешь меня! Ты мертвая, мертва!

БЕКИНГЕМ. Заглядывает мне в лицо. Это нож.

АТОС. О, Господи!

БЕКИНГЕМ. Боже ты мой!

АТОС. Надо выпить.

БЕКИНГЕМ. Анна! Моя дорогая. Где ты! Я все отдал бы за то, чтоб теперь при­жаться к тебе. (Оглядывается). Кардинал Ришелье строит дамбу, чтоб закрыть Ларошель. Для чего? Для того, чтобы задушить ларошельцев. А для чего кардиналу нужно душить ларошельцев? Для того, чтобы уязвить Бекингема. Унизить его в глазах королевы. Что строить мне? Чем больше я люблю ее, тем меньше в моей душе беспечности и рас­чета. Я точно спелёнут и не могу шевельнуть рукой. Я становлюсь беспомощен, как ребенок. А это значит, что я открываюсь смерти.

4.

Д’АРТАНЬЯН. Послушайте, радость моя! Этот молодой гасконец, который ранил меня…

МИЛЕДИ. Я уже обещала тебе: он умрет.

Д’АРТАНЬЯН. Но так ли уж он виноват? Мы сошлись с ним в честном бою. И он не колол меня в спину. Больше того, признаюсь, я сам виноват. Я сде­лал позорный выпад, когда он не ожидал. Он был просто вынужден ранить меня.

МИЛЕДИ. Злобная тварь! Гасконская обезьяна.

Д’АРТАНЬЯН. Вы ненавидите его, но, право же, он кажется мне довольно симпатич­ным малым.

МИЛЕДИ. Все это имеет значение для вас, сударь! Для меня же довольно того, что эта мартышка ранила вас. Он умрет.

Д’АРТАНЬЯН. Вы так меня любите?

МИЛЕДИ. Мне кажется, я уже доказала вам это.

Д’АРТАНЬЯН. Да. О, да! И я тоже ваш! И душой, и телом. Но нет ли у вас другой какой-нибудь тайной причины ненавидеть его?

МИЛЕДИ. Другой причины?

Д’АРТАНЬЯН. Возможно, он сам того не зная, оскорбил вас?

МИЛЕДИ. Чем же?

Д’АРТАНЬЯН. Не знаю. Может быть он влюблен в вас?

МИЛЕДИ. Почему вы так думаете?

Д’АРТАНЬЯН. Я знаком с одним гвардейцем из роты Дезэссара, который, в свою очередь, близко сошелся с Д’Артаньяном, и этот гвардеец утвержда­ет, что гасконец влюблен, но что никто не слышал имени его дамы.

МИЛЕДИ. Я слышала.

Д’АРТАНЬЯН. Ба. В самом деле? И кого же он любит?

МИЛЕДИ. Галантерейщицу Бонасье.

5.

Д’АРТАНЬЯН. Галантерейщицу?! Откуда вы можете знать?

МИЛЕДИ. Если вы поцелуете меня так же страстно, как только что вскрикнули, я вам скажу. Граф, вы чудо! (Голосом Бонасье) «…И, по-видимому, у меня нет выбора, любезный Д’Артаньян. Придется пойти на риск. Я уступаю вашим настояниям и полагаюсь на вас. Но, клянусь перед Богом, что если вы меня предадите, то хотя бы и враги королевы помиловали меня, я покончу с собой, обвиняя вас в моей смерти!»

Д’АРТАНЬЯН. Что все это значит?!

МИЛЕДИ. Это значит, милый граф, что по соображениям государственной на­добности, я морочила голову этому безмозглому петуху, выдавая себя за простушку галантерейщицу. Я дважды встречалась с ним и он влюбился в меня, как осел.

Д’АРТАНЬЯН. И поэтому вы теперь ему мстите.

МИЛЕДИ. Как вы вдруг помертвели, граф. Не надо меня ревновать. Этот само­влюбленный болван ровным счетом ничего не значил для меня, до той поры, пока он не имел неосторожность наскочить на вас. А это равносильно тому, что он оскорбил меня лично.

Д’АРТАНЬЯН. Я настолько вам дорог?

МИЛЕДИ. Когда бы не эти две ночи, я сказала б: не знаю. А теперь скажу: целуйте меня. Еще. Еще. Не отпускайте меня. Топчите меня ногами. Я вся принадлежу вам, я ваша вещь.

Д’АРТАНЬЯН. Тогда послушайте меня, послушайте меня, страшная женщина!..

МИЛЕДИ. Да! Да!..

Д’АРТАНЬЯН. Меня тяготит признание.

МИЛЕДИ. Признание… Что за признание?

Д’АРТАНЬЯН. И если бы я не сомневался в вашей любви, я бы и не сделал его из опасения вызвать вашу ненависть. Но ведь вы любите меня?

МИЛЕДИ. Ты еще спрашиваешь! Говорю тебе прямо в губы: люблю.

Д’АРТАНЬЯН. В таком случае, скажите, простили бы вы мне… Простили бы мне, если бы чрезмерная любовь к вам заставила меня оказаться в чем-либо виновным перед вами?

МИЛЕДИ. Что это значит? Говорите же! Вы меня убиваете!

Д’АРТАНЬЯН. Я порядочный человек. И с тех пор, как я уверился, что ваша любовь принадлежит мне, я не могу лгать. Миледи! Граф де Вард, бывший у вас вчера и сегодня, и кавалер Д’Артаньян — одно и то же лицо. Констанция, это я! (Хватает МИЛЕДИ за плечи, та отшатывается).

Пеньюар рвется, обнажая плечо.

Подождите, что это?! Лилия! У нее на плече клеймо! Лилия! Атос! Атос!

РОШФОР стремительно встает.

МИЛЕДИ (хватая кинжал). Я убью тебя, недоносок! Подлец! Подлец!

Д’АРТАНЬЯН (защищаясь шпагой). Отлично, моя дорогая, отлично. Я знаю теперь, кто вы. Но только ради Бога теперь успокойтесь, иначе я нарисую вторую лилию на вашей прелестной груди.

РОШФОР бесшумно выходит.

МИЛЕДИ. Рошфор! Рошфор! Да где же вы! Где! Рошфор!

Д’АРТАНЬЯН. А, крыса! (Отдергивает полог). Никого! Но, пожалуй что, лучше оставить вас, чертова ведьма!

МИЛЕДИ. Рошфор!

6

МИЛЕДИ. Самое время отправиться в Лондон…

Картина седьмая.

Клеймо

1.

Д’АРТАНЬЯН. Атос! Проснитесь, Атос! О, черт!..

АТОС. Что? Вторая часть Марлезонского балета? Может быть вам какое-то время воздержаться от танцев, мой друг?

Д’АРТАНЬЯН. У нее… послушайте… у миледи… здесь…

АТОС. Я проиграл седло. Вернее оба.

Д’АРТАНЬЯН. Лилия! Здесь! На плече!

АТОС. О ком вы теперь говорите?

Д’АРТАНЬЯН. О графине де Винтер! Миледи! У нее порвалась рубашкам Вот здесь. Я видел сам. На плече! Клеймо!

2.

АТОС. Я проиграл и Гримо, и Планше…

Д’АРТАНЬЯН. Вы не слышали, что я сказал? Клеймо!

АТОС. Я прекрасно слышу, не надо кричать. На вас лица нет, Д’Артаньян. Впрочем, платья тоже. Вам нужно хоть что-то надеть, вы замерзнете, Д’Артаньян, в эту пору года уже по утром прохладно…

Д’АРТАНЬЯН. Вы уверены, что эта женщина действительно умерла?

АТОС. Какая женщина?

Д’АРТАНЬЯН. Да та, о которой вы мне рассказали, Атос! Та, которую вы повесили в вашем графстве. Этой — лет двадцать шесть, двадцать семь.

АТОС. У нее белокурые волосы?

Д’АРТАНЬЯН. Да.

АТОС. Светлые, до странности голубые глаза с черными бровями и черными ресницами?

Д’АРТАНЬЯН. Да! Да!

АТОС. Она высокого роста, хорошо сложена?

Д’АРТАНЬЯН. Да, да!

АТОС. Цветок лилии небольшой, рыжеватого оттенка и как бы полустертый с помощью разных притираний?

Д’АРТАНЬЯН. Да, это она.

АТОС. Но ведь вы говорили, что она англичанка.

Д’АРТАНЬЯН. Все называют ее миледи, но она француженка. Она леди Винтер по мужу.

АТОС. Я хочу ее видеть.

Д’АРТАНЬЯН. Атос, берегитесь! Приходилось ли вам когда-нибудь видеть ее разъяренной?

АТОС. Нет.

Д’АРТАНЬЯН. О, это тигрица! Пантера! Черт! Ах, милый Атос, по-моему я навлек опасность на нас обоих.

Входит РОШФОР.

Кто вы? Черт вас возьми!

3.

РОШФОР. Господа! Мне необходимо переговорить с вами.

АТОС. Хорошо. Спускайтесь вниз. Мы тотчас сойдем

4.

Д’АРТАНЬЯН. Это он, незнакомец из Менга.

АТОС. Оденьте это. И будьте готовы ко всему.

Картина восьмая.

Фельтон.

1.

БЕКИНГЕМ (к портрету Анны). Мне не стыдно молиться тебе. Благодаря тебе, Анна, я испытал самое большое могущество, возможное на земле. Это могу­щество любви. И оно расслабило меня настолько, что ребенок может теперь убить меня. Каждую ночь я вижу один и тот же сон, так, как будто это ты пытаешься предупредить меня, посылая его мне. Я чувствую холодное дыхание смерти. И боюсь одного только: если что-нибудь случится со мной, это причинит тебе боль. Я не знаю, какую именно боль, но я знаю, что если ты любишь меня так же, как я люблю тебя, то… Господи! Нет, нет… Это невозможно! Нельзя… Кто здесь?

2.

МИЛЕДИ (в форме морского офицера). Лейтенант Фельтон. Явился по поручению лорда Винтера.

БЕКИНГЕМ. Подождите. (Закрывает «алтарь»). Почему барон не приехал сам? Я ждал его утром.

МИЛЕДИ. Он поручил вам передать вашей светлости, что весьма сожалеет, что не может иметь этой чести, так как ему приходится самому быть на страже в замке.

БЕКИНГЕМ. На страже? Кого же он сторожит?

МИЛЕДИ. У него есть узница.

БЕКИНГЕМ. Кто? Говорите.

МИЛЕДИ. То, что мне нужно вам сказать, никто не должен слышать, кроме вас, милорд.

БЕКИНГЕМ. Мог ли я видеть вас раньше?

МИЛЕДИ. Нет, милорд.

БЕКИНГЕМ. Мы одни, сударь. Говорите.

МИЛЕДИ. Милорд! Барон Винтер просит вас подписать приказ о ссылке, каса­ющейся одной молодой женщины, именуемой Шарлоттой Баксон.

БЕКИНГЕМ. Кто эта женщина?

МИЛЕДИ. Графиня де Винтер, милорд.

3.

БЕКИНГЕМ. Я знаю ее. Давайте приказ.

МИЛЕДИ. Вы даже не спрашиваете, в чем она провинилась, милорд?

БЕКИНГЕМ. Мне не нужно этого знать. Раз барон обращается ко мне с указанием ее вины, то, значит, вина ее тяжелая. Тем более, что я также имел неприятность встречать эту женщину и, полагаю, что она не принад­лежит к числу добродетельных особ.

МИЛЕДИ. И вы без угрызения совести подпишите этот приказ, ваша светлость?

БЕКИНГЕМ. Однако, сударь, вы предлагаете мне странные вопросы, и я поступаю очень снисходительно, отвечая вам.

МИЛЕДИ. Отвечайте, ваша светлость. Положение гораздо серьезнее, чем вы, может быть думаете.

БЕКИНГЕМ. Без всякого угрызения совести. Барону, как и мне, известно, что леди Винтер — преступница и, что ограничить ее наказание ссылкой почти равносильно тому, чтобы помиловать ее.

МИЛЕДИ. Вы не подпишите этого приказа, милорд.

БЕКИНГЕМ. Я не подпишу этого приказа? А почему?

МИЛЕДИ. Потому, что вы заглянете в свою душу и воздадите миледи справед­ливость.

БЕКИНГЕМ. Что же я увижу в своей душе, молодой человек?

МИЛЕДИ. Что миледи любит вас, герцог.

БЕКИНГЕМ. Любит меня?

МИЛЕДИ. Тяжелее всякой болезни.

БЕКИНГЕМ. Я не думал, что буду сегодня смеяться. Что вы знаете о любви, мальчик?

МИЛЕДИ. А что вы знаете?

БЕКИНГЕМ. Слишком много для того, чтобы жить.

МИЛЕДИ. Сказано хорошо. Тогда и я отвечу вам о чувствах миледи.

БЕКИНГЕМ. Что же это за чувства?

МИЛЕДИ. Могу ли я вас попросить, милорд?

БЕКИНГЕМ. Что?

МИЛЕДИ. Откройте то, что с моим приходом закрыли. Я понимаю, моя просьба необычна, но и весь разговор необычен, не так ли?

БЕКИНГЕМ. Так, мальчик. Хорошо, ты увидишь. Смотри.

4.

МИЛЕДИ. А теперь не оборачивайтесь, сударь. И послушайте меня внимательно Но, заклинаю вас, не смотрите на меня. (Говорит голосом Анны). «О, нет! Это больше, чем можно! Нет… Сжальтесь надо мной. Ради всего святого, герцог, оставьте меня теперь, уйдите. Я не знаю, люблю ли я вас или нет, но я твердо знаю, что я не нарушу мной данных клятв. Уезжайте скорее. Скорее… Если с вами что-нибудь случится во Франции, если только у меня будет мысль, что любовь ваша ко мне стала причиной вашей гибели, я… я не выдержу… я сойду с ума.»

БЕКИНГЕМ. Кто говорит это?!

МИЛЕДИ. Я, миледи де Винтер. (Отпускает волосы). Я была с вами, милорд, в то время, как Анна скучала над блошницей в спальне Версаля. И это меня вы молили о поцелуе. И с какою бережной жадностью вы прильнули ко мне. Да, я преступница, и гораздо большая чем вы думаете, потому что любовь моя к вам черна. Потому что любовь моя к вам безысходна. Подписывайте бумагу, милорд.

БЕКИНГЕМ. Вы сейчас сделали то, что не смог бы сделать и сам палач. Ты выну­ла из меня мое сердце! Тогда и я раздавлю тебя. Разорву тебе грудь, змея. Вот есть ли там сердце! (Бросается на нее, напарывается на нож).

5.

МИЛЕДИ. Есть. Но ты его уже не увидишь.

БЕКИНГЕМ. Анна!..

6.

МИЛЕДИ. Как быстро. Зачем вы так торопливы, милорд? (Ложится на БЕКИНГЕМА сверху). Только бы убежать от меня. Все от меня бегут, я как будто чумная.

Картина девятая.

Казнь.

1.

Д’АРТАНЬЯН. Здесь всё точно так, как было, когда я отсюда ушел. Эта простынь едва не стоила мне жизни, когда, убегая, я запутался в ней и чуть не упал. Страшная женщина. Она ушла, не подняв с пола ни одной вещи. Переступила через весь этот погром. Удивительная женщина. Она привлекала меня под именем де Варда — зачем? Что ей нужно было от меня? Если она хотела отомстить за подвески, то зачем ей понадобилось… Довольно странно.

АТОС. Вы ищете логики там, где ее быть не может.

Д’АРТАНЬЯН. Ее запах! Чувствуете?

АТОС. Вы знаете, Д’Артаньян, что я люблю вас. Будь у меня сын, я не мог бы его полюбить больше, чем вас. Я не буду вас осуждать, если вы теперь уйдете.

Д’АРТАНЬЯН. Я останусь.

АТОС. Хватит ли у вас решимости?

Д’АРТАНЬЯН. Хватит. Признаюсь вам, что эта женщина пугает меня больше, чем кто-либо из людей. Признаюсь вам также, что я, несмотря ни на что, люблю ее… больше, чем кого-либо из людей. Но я знаю, что и вы, Атос, могли бы сказать то же самое, поэтому я останусь. Я не могу отдать вам последние минуты ее жизни, простите меня.

АТОС. Дай Бог, чтобы эта женщина, едва успевшая войти в вашу душу, не оставила в ней такого же разрушительного следа.

Д’АРТАНЬЯН. Кроме того, у меня нет уверенности, что даже, собравшись вчетвером или впятером, мы сможем ее одолеть.

АТОС. О, здесь вы правы. И клянусь душой, я не отдал бы сейчас за свою жизнь и гроша.

Д’АРТАНЬЯН. Атос, уйдите. Позвольте мне одному совершить это. Она искала меня. И я видел клеймо и постыдно бежал. Если бы я остановил ее тогда, Бекингем был бы жив.

АТОС. Не обольщайтесь, мой друг. Если бы вы не бежали тогда, мы бы опла­кивали не только герцога, к смерти которого я вполне, равнодушен, потому что он англичанин, но и вас, Д’Артаньян. А я, повторяю, люблю вас, как сына.

2.

РОШФОР. Господа! Миледи покинула порт, через несколько минут она будет здесь (АТОСУ). Удалось ли вам найти человека, который был необходим вам?

АТОС. Он готов и ожидает в комнате прислуги.

РОШФОР. Моя просьба должно быть вас удивит, господа, но я прошу вас отнес­тись к моим словам с пониманием. Я — близкий друг миледи уже много лет. И на моей душе Лежит грех многих преступлений, совершенных этой женщиной. Больше того, я хочу вам признаться теперь, господа, что кто бы ни был убийца герцога, он обречен. Он обречен здесь, во Франции, также, как в Англии, — это вопрос решенный. И именно мне поручено проследить за возмездием. Я прошу вас уйти. Я не хотел бы использовать вас в этом деле.

Д’АРТАНЬЯН. Любезный граф. То, что должно теперь произойти, не имеет никакого отношения к правосудию, а тем более к делам кардинала. Не оскорбляйте нас измышлениями подобного рода. Невозможно даже предположить, что мы пришли сюда для того, чтобы выполнить чью-то вола! Чудовищ­ная необходимость, по которой мы собрались здесь, касается каждого из нас лично. И я хотел бы обратить ваше внимание на то, что среди нас троих имеется человек, уже пытавшийся однажды совершить то, ра­ди чего мы сюда пришли. Предоставим ему действовать так, как он по­считает нужным. Он воспользуется нашей помощью, но только в том случае, если она понадобится.

РОШФОР (взглядывает в окно). Она подходит к дому. Пусть так.

Д’АРТАНЬЯН. Мы будем за этой дверью, Атос.

АТОС кладет на столик у входа пистолет, садится в кресло за марлевый полог.

3.

МИЛЕДИ (останавливается на входе). Здесь пахнет конюшней. Странно, что я вернулась сюда. Удивительно то, что все остается, как есть. Завидная привилегия вещи — оставаться на том месте, куда тебя бросили. Только вот занавес был раздернута. (Отдергивает полог). Кто вы? И что вам нужно?

4.

АТОС. Узнаете вы меня, сударыня?

МИЛЕДИ. Граф де Ла Фер.

АТОС. Граф де Ла Фер явился к вам с того света, чтобы иметь удовольствие видеть вас. Вы демон, посланный на землю. Зачем? Я не знаю. Власть ваша велика, но с божьей помощью можно победить и самую страшную адскую душу. Один раз вы уже оказались на моем пути и я думал, что стер вас в прах, но или я ошибся, или ад воскресил вас. Да, ад воскресил вас, ад сделал вас богатой, ад дал вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил ваше лицо, но он не смыл ни грязи с вашей души, ни клейма с вашего тела.

МИЛЕДИ поворачивается с пистолетом, стреляет. В дверях появляются Д’АРТАНЬЯН и РОШФОР.

Опустите оружие, Д’Артаньян, эту женщину следует судить, а не убивать. Входите, господа. Я не вложил пулю в пистолет, сударыня.

МИЛЕДИ. И вы здесь, Рошфор? (Обращаясь ко всем). Что вам нужно? Я с дороги и слишком устала. Говорите ясней, без лирических воспоминаний.

АТОС. Нам нужна… Шарлотта Баксон, она же графиня де Ла Фер, а затем леди Винтер, баронесса Шеффилд.

МИЛЕДИ. Я слушаю вас.

АТОС. Мы собрались здесь для того, чтобы осудить вас.

МИЛЕДИ. Меня? За что?

АТОС. За ваши преступления перед Ботом. Вы обвиняетесь в убийстве вашего мужа лорда Винтера, барона Шеффилда, а также вы обвиняетесь в смерти Джорджа Виллье, герцога Бекингемского.

МИЛЕДИ. Вам глубоко наплевать и на лорда Винтера, и на герцога Бекингема. Вы осудили меня лишь за то, что я имела неосторожность разжечь вашу кровь. За то, что я озарила потемки ваших унылых душ огнем настоящей любовной страсти. Этого вы не простили мне. Но кто же из вас, господа, кого я больше других уязвила, возьмется осущест­вить приговор?

ПАЛАЧ (выходя). Это я.

МИЛЕДИ. Кто это? Нельзя ли теперь обойтись без театральных эффектов?

ПАЛАЧ. Именно меня, миледи, вы уязвили больше других. Посмотрите теперь на меня. (Поворачивается к ней, поднимает капюшон).

МИЛЕДИ. Палач из Лилля.

Д’АРТАНЬЯН. Кто он, Атос??

ПАЛАЧ. Я — палач из Лилля. Она меня узнала. Когда-то эта женщина была монахи­ней Тамплеарского монастыря бенедиктинок. Ей было тогда пятнадцать лет. Молодой священник, простосердечный и глубоко верующий, отправ­лял службу в церкви этого монастыря и, совращенный ее дьявольскими стараниями, бежал с ней из монастыря. Они хотели перебраться в другую часть Франции, где их никто не мог бы опознать, и для этой цели свя­щенник украл сосуды монастыря и продал их, но в ту минуту, когда лю­бовники готовились уехать, их задержали. Спустя неделю она обольстила тюремщика и бежала. Священник был приговорен к десяти годам заключе­ния в кандалах. И клейму. Я был палач города Лилля, как и подтверж­дает эта женщина. Моей обязанностью было заклеймить осужденного, а этот священник, господа, был мой младший брат.

5.

Тогда я поклялся, что эта женщина, которая погубила его, по крайней мере разделит с ним наказание. Я догадывался, где она укрывается, выследил ее, застиг, связал и наложил такое же клеймо, какое нало­жил на моего брата. Моему брату пришлось бежать. Меня обвинили в пособничестве и приговорили к тюремному заключению до тех пор, пока беглец не отдаст себя в руки властей. Бедный брат не знал об этом приговоре. Он опять сошелся с этой, и они бежали в Берри, где ему удалось получить небольшой приход. Эта женщина выдавала себя за его сестру.

6.

Вельможа, во владениях которого была расположена приходская церковь увидел Шарлотту Баксон и влюбился в нее. До такой степени, что сде­лал ее своей женой. Не раздумывая, она бросила того, кто пожертвовал ради нее всем. Тогда мой брат впал в безумие, вернулся в Лилль, узнал о том, что я заключен и явился с повинной. В тот же день, как я был освобожден, он повесился на дверце отдушины своей камеры. Я уязвлен этой женщиной несомненно более других, господа.

АТОС. Кавалер Д’Артаньян, какого наказания вы требуете для этой женщины?

Д’АРТАНЬЯН. Смертной казни.

АТОС. Граф де Рошфор, какого наказания вы требуете для этой женщины?

РОШФОР. Смертной казни.

АТОС. Шарлотта Баксон, ваши злодеяния переполнили меру терпения людей на земле и Бога на небе. Если вы знаете какую-нибудь молитву, перечи­тайте ее, ибо вы осуждены и умрете.*

7.

МИЛЕДИ. Мне не исполнилось и тринадцати, когда ваш брат-священник изнасило­вал меня на пустыре, за воротами монастыря, куда он сам же послал меня за камнями. Я рассказала все старшим сестрам, но они за это избили меня. Ваш брат пользовался мной полтора года, пока новая настоятельница не выгнала нас обоих. При первой возможности я от него бежала, но он меня нашел и жестоко избил, пообещав, что в следующий раз прибьет до смерти. Да, он получил приход и выдавал меня за сестру, и когда появился граф, не посмел остановить меня. Я стала графиней. Я не хочу облегчать вашу совесть, палач из Лилля Я не могу облегчить и вашу душу, граф де Ла Фер. Мне было бы это слишком противно. Когда я упала с лошади, и вы открыли мое клеймо, вы приказали меня повесить. У вас не хватило духу совершить этот акт своими руками. Вы отдали меня, как затравленную лису егерям. Вы указали им дерево, но едва лишь они размотали веревки, как вы, пришпорив коня, умчались. Ваши егеря… они посчитали, что дерево подождет, что такая смачная бабёнка, горячая, — гораздо лучше, чем холодная и они спрятали меня в охотничью хижину, где держали зако­ванной в цепях и развлекались мной до холодов. Вам же они принесли веревку, мой крест, мои косы и платье. И указали место под деревом, где они якобы зарыли меня.

9.

Я жила бы в этой хижине и дальше, превратившись в животное, до тех пор, пока, насытившись мной, егеря не убили бы меня, но мне опять удалось бежать. Я бежала и ползла голая, превратившись в ободранный скелет — ничего человеческого не было во мне тогда. На дороге меня подобрали крестьяне и отвезли в монастырь урсулинок. Слава Богу, меня там никто не знал. Так умерла графиня де Ла Фер и Шарлотта Баксон. А ведь я боготворила вас и ждала ребенка от вас, когда вы решили меня повесить. Даже не дожидаясь, когда я очнусь после падения. Клейма оказалось достаточно, чтобы перечеркнуть всю мою нежность и благодарность к вам.

10.

Когда в монастыре у меня произошел выкидыш, я увидела мертвый комок слизи, который был мертв во мне уже давно, а только теперь вышел. Вы поступили мудро, скрывшись под чужим именем, потому что первое, что я сделала, окрепнув, — вернулась в поместье, чтобы убить вас. Если вы отпустите меня теперь, я найду и убью вас, потому что я обе­щала Господу над тем, что был мой ребенок, обязательно сделать это.

11.

Д’АРТАНЬЯН. Я не могу допустить, чтоб она умерла!

Атос Если вы сделаете еще один шаг, Д’Артаньян, мы скрестим шпаги. Вспомните, с каким хладнокровием эта женщина ударила в грудь Бекингема. Смогли бы вы ударить ножом человека, который оборачивается к вам с дружелюбною улыбкой.

МИЛЕДИ. Я сделала это сама. А вы и теперь привели людей, чтобы избавиться от меня чужими руками. Но не уходите на этот раз, дождитесь конца. Потому что, если вы своими глазами не увидите, как моя голова отде­лится от тела, у вас не будет ни минуты покоя. Впрочем, покоя у вас не будет в любом случае. Что же касается Джорджа Виллье, господа, то поскольку вы все любили меня, я сочту своим долгом сказать вам: нет! Я не люблю вас. Больше того, я вас презираю. А Джорджа Виллье я любила. И не хотела ни с кем делить. И теперь он мой.

Д’АРТАНЬЯН. Она безумна, Атос. Она не в своем уме!

МИЛЕДИ. Не надейтесь, мальчик! Вы только учитесь быть подлещом, но уже пре­восходно умеете заговаривать совесть. Я все вам сказала. Когда и где я умру?

АТОС. Сейчас, в этой спальне.

МИЛЕДИ. Чего же вы ждете?

ПАЛАЧ. Поднимите, сударыня, волосы.

АТОС. Приступайте.

Картина десятая.

Назначение

1.

РОШФОР (над телом МИЛЕДИ Д’АРТАНЬЯНУ). Я знаю, насколько вы щепетильны, су­дарь, в вопросах чести. И теперь, когда судьба свела нас достаточ­но коротко, хочу сказать вам, что более не стану уклоняться от поединка с вами. Более того, сочту за честь фехтовать с вами, ког­да и где вам будет угодно. Но прежде того хочу высказать, что ни­когда не питал вражды к вам, напротив: уважение мое становилось тем сильней, чем больше я о вас узнавал. И если мы не убьем друг друга, то я бы хотел надеяться на то, что когда-нибудь станем друзьями.

Д’АРТАНЬЯН. То же самое, слово в слово я мог бы сказать и вам, господин Рошфор.

РОШФОР. Но я хотел говорить теперь не об этом, сударь. Я имею поручение относительно вас. Поручение, исходящее от самого могущественного — говорю это с полным убеждением — лица страны. Высокая эта персона наблюдала за вами во весь ваш путь. Ни один ваш шаг не остался сокрытым ни здесь, ни в Англии.

Д’АРТАНЬЯН. Вы хотите арестовать меня?

РОШФОР. Я уполномочен передать вам это.

Д’АРТАНЬЯН. Что здесь? Я не понимаю.

РОШФОР. Указ о производстве вас в чин лейтенанта мушкетеров.

Д’АРТАНЬЯН. Меня?

РОШФОР. Именно вас, кавалер.

Д’АРТАНЬЯН. Но за что?

РОШФОР. За то, что вы верно служили Франции, сударь. Но еще более за ту надежду, которую его высокопреосвященство возлагает на вас.

Д’АРТАНЬЯН. Это недоразумение. Я не сделал ничего, чтобы заслужить одобрение кардинала.

РОШФОР. Оставьте, Д’Артаньян! Оставьте ребячество, принятое среди кутил. Вы слишком деятельны и умны, чтобы умереть от пьянства, обжорства или случайной драки. Скажу от себя, что в разговоре со мной карди­нал Ришелье сказал относительно вас: этот молодой человек станет маршалом, помяните мое слово. А вот эти деньги вам на новый мундир. Принимайте приказ и вступайте в должность. Вы нужны стране. Это все.

Конец.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

129075, Москва, а/я № 2, тел. (095) 216 5995

Агентство напоминает: постановка пьесы возможна

только с письменного согласия автора