Юрий Волков Флорентийские ночи (Мясник) Пьеса

 

1.

Квартира-кабинет композитора. Холл, выходящий широким балконным проемом на крышу высотного дома, так что практически всю панораму залы составляет небесный горизонт, который в настоящее время темен — к дому, посверкивая дальними вспышками молний, подходит гроза.

С крыши-террасы появляется композитор. Он забирает внутрь квартиры какие-то вещи, которые могут намокнуть: шезлонг, одеяла, ноты и так далее. Свернутые пледы кладет на полу у дверей балкона. Останавливается в дверях, оглядывает горизонт. Темные клубы с ослепительно белой каймой — как бы ризами нижних рубашек из под черного платья, — движутся к дому. Стремительное сгущение пространства волнует его.

Тяжкие раскаты грома.

ОН (ударяя ребром правой ладони по раскрытой левой). Давай же, давай! (Оглянувшись, быстро проходит к роялю, забирает с крышки диктофон, возвращается к двери. Говорит возбужденно). Флорентийский ночи… Это… Это мое последнее сочинение для гамбы, флейты … для нежной флейты, скрипки и лютни-теорбы. (Говорит бессвязно, следуя за потоком ассоциаций). Гроза собирается. Весь июнь на террасе буйствуют дикие грозы. Как бы тем возвещая подходы к единственной теме… Флорентийские ночи… (Выключает диктофон, смеется над собой). Просто чудовищно! ладно, потом разберемся! (Выключает). Это цикл, написанный мной в эпоху дождей, священного одиночества и сотрясений гроз… в бессонные три недели, когда я, хмельной без вина… до утра на пустой и темной террасе… Благодарение богу, что крыша на ночь всегда остается мне одному! Один! один… как безумный шатаюсь под ливнями — я точно уже ненормален, — разговариваю сам собой, смеюсь, размахиваю руками, кого-то зову… кого? Под мною весь город-монстр, он проваливается в темноту, он нормален, разумен, он спит, когда я здесь, на крыше уворачиваюсь от молний, как будто мне 15, а не 45… не 55… не 65! (Смеется, довольный). Какое счастье, что я член Союза композиторов… даже член Президиума союза и только поэтому не грозит мне смирительная рубаха. Какое счастье что на ночь меня не привязывают ремнями к кровати. (Кричит, высовываясь на террасу под раскаты, идущего к дому грома). Эй вы! безумные всей земли! Торжествуйте гроза идет! Слетайтесь ко мне на крышу, ребята! Обрывайте ремни… Флорентийские ночи неповторимые совершаются здесь!

Невнятная, скользнувшая, как бы затесавшаяся между раскатами грома, в две-три ноты музыкальная фраза

А! вот! (Выключает диктофон, прислушивается, но потеряв самые следы звука, снова включает диктофон, чтобы заговорить себя и тем подпустить музыку к себе ближе). В теле моем такая легкость, что кажется стоит прыгнуть, как в воздухе удержусь. Флорентийские ночи это явление… внезапное из темноты… из горячей ладони ночи, ссадившей мне на террасу, на порог моего балкона девочку… совсем еще юную донну… 12-летнюю флорентийку. (Оглядывается с нетерпением). Господи, где же! (Быстро спустившись на пол, разбивает стопу нот, выхватывает лист). Здесь! (Читает). “Лаура, известная своими доброжелателями и долго прославляемая моими песнями впервые предстала моим глазам на заре моей юности в лето Господне 1327, утром шестого апреля, в соборе святой Клары в Авиньоне. И в том же городе и также в апреле, и также шестого дня того же месяца, в те же утренние часы в году 1348 покинул мир этот луч света, когда я случаем был в Вероне, увы! — судьбы своей не ведая.” Опуская письмо). Судьбы своей не ведая…

Пауза. Раскат грома.

Она стоит неузнанная в темноте… на границе света… как ребенок твой… от всех многих женщин, которых когда-то любил… твоя данность любви. Единственная… единственная музыкальная… тема. (Быстро идет к роялю, положив письмо и диктофон на крышку, садится, секунду помедлив, начинает играть).

Вспышка за вспышкой. Неожиданно, плотной стеной на панели террасы падает ливень. На пороге балкона вдруг возникает фигура ДОРОТЕИ. Она в светлом, облипшем на теле платье, потоками с нее изливается дождь. Она стоит неподвижно, слушая музыку.

Внезапно он обрывает игру

(Вскакивает, хватает диктофон). Почему Лаура? Да потому, что с каждым годом все дальше и ближе к лесу теней приближаясь, видишь только одно; фигурку девочки на паперти авиньонской церкви. Все остальное; победы, войны, тщета человеческих оргий, труды и азарт бегов — все, все смывается с паперти ливнями сердца. (Вдруг замечает озаренную молнией женщину на балконе). Что?

Удар грома.

(Кричит весело). Кто? Кто это? Это смерть моя? Это что? Входи же Лаура. (Смеется вдруг). Да вот, наконец, я безумен. Прекрасно. Входи же, входи. (Выскочив на террасу, хватает ее за локоть и втаскивает в залу. Жадно вглядывается в темноте). Кто же ты? Кто?

ДОРОТЕЯ. Я Дороти. Доротея.

ОН (быстро). Доротея, прекрасно. Я понимаю. (Он весь дрожит). Великолепно, ты — Доротея. Откуда?

ДОРОТЕЯ. Меня испугали молнии, я спустилась.

ОН (восхищен ответом). Спустилась! Прекрасно. Ты летела в платье облипшем сквозь молнии…

ДОРОТЕЯ (без пафоса). Да. Но я уже знала балкон. Я успела до темноты.

ОН. Чудесно. Я тоже люблю свою крышу. Так ты сюда уже поднималась?.. не важно… А я написал…

ДОРОТЕЯ (одновременно с ним). Флорентийские ночи.

ОН. Ты слышала?

ДОРОТЕЯ. Да. Я видела, что вы играли.

ОН. Видела. Именно видела. Что, что ты видела? Не останавливайся, безумие не бывает навечно. Всегда нужно высказаться допрежде того, как тебя повяжут ремнями. Валяй!

ДОРОТЕЯ. Я… я видела темный дом… нет, дорогу… нет все-таки дом скорее…

ОН (щедро). И дом и дорогу.

ДОРОТЕЯ (ее уже трудно остановить). В маленьком городе… В Парме…

ОН (вскрикивает, точно оплеуху получил). В Парме! откуда ты знаешь! Ведь я умышленно умолчал (Колотит пальцем по диктофону). чтоб не путать… Прости, не важно! Итак, этот пармский дом.

ДОРОТЕЯ. Мужчина. Идет. Выбегает скорей из него… сбегает там по ступеням… Вот он оступается, падает, письмо у него в руках, он выходит под дождь… Он дрожит.

ОН (в восторге). Он дрожит, это правда! Он сильно дрожит.

ДОРОТЕЯ. Он должен куда то успеть, но куда?

ОН. Она умирает, Дороти! Он только что узнал из письма. Она умирает.

ДОРОТЕЯ. Ах вот отчего он торопиться

ОН. Вот отчего! Он не видел ее двадцать лет… он бегал от самой тени ее… Страшился встречи с ней более чем чумы. А когда узнал, что она умирает…

ДОРОТЕЯ (прерывая). Он должен успеть. Конечно! Но ведь он не успеет.

ОН (схватив за плечи ее, трясет). Да откуда ж ты знаешь, что он не успеет.

ДОРОТЕЯ (просто). Я вижу. Он где то упал в грязи на дороге… уже за городом… Там ни лошади, ни телеги… (Изумленно). Да ведь он там один!

ОН (торжествуя). Один! Один против всех. А ведь он и знал, что он не успеет. Все сделал, чтоб она умерла без него. И жила без него. А теперь он хотел одного: быть один на дороге в грязи в те минуты когда она умирает. Один.

ДОРОТЕЯ (горестно). Какая страшная доля. Он сам ее выбрал?

ОН (гордо). Сам.

ДОРОТЕЯ. Но ведь он не любил.

ОН (грозно). Больше жизни любил

ДОРОТЕЯ (искренно). Нет! Нет! Как если б люби — не гордился. Он себя любил на этой дороге, себя не ее.

ОН (дико). О чем ты?

ДОРОТЕЯ. Когда б он любил ее, именно ее, ту что в церкви увидел… в соборе святой… (как бы подсказывая себе) да, святой Клары, то он бы держал ее руку. Всегда. Всегда держал бы ее ладошку в своей. Всегда ее согревал, не давал ей страшиться… сердечко ей заговаривал слабое. Так ведь бывает страшно!

ОН (отстраняясь). Кто ты, Дороти? Здесь темно, я почти не вижу. Ты ребенок? женщина?

ДОРОТЕЯ (она дрожит). Я ни то, ни другое.

ОН (берет отеческий тон). Ни то, ни другое, дрожащее. Ты мокрая вся.

ДОРОТЕЯ. Я попала под дождь.

ОН. И замерзла. (Указывает на стул). Здесь халат. Это мой. Коли не брезгуешь — переоденься.

ДОРОТЕЯ тотчас послушно стягивает платье, бросает на плиты террасы, берет халат, но тотчас кладет обратно.

(Бросается на террасу). Что ж ты делаешь? (Подхватив ее платье, скручивает, выжимает, вытряхивает, возвращается с ним в залу, замечает что ДОРОТЕЯ голая). Что? тебе неудобно?

ДОРОТЕЯ. Ничего, я так… разотрусь (Безо всякого стыда ловко растирает себя). Я согрелась.

ОН (вешает платье на спинку стула). Почему же ты не наденешь халат?

ДОРОТЕЯ. От него… он слишком тяжелый.

ОН (смеется). Да он шелковый! (Протягивает). Вот попробуй.

ДОРОТЕЯ (смешавшись). Не так… по другому тяжелый.

ОН. Ну иное что-нибудь дам.

ДОРОТЕЯ. Мне тепло.

ОН. Не думай, что мне обязательно… Черт! тепло, так тепло. Тем более, что я почти не вижу тебя.

ДОРОТЕЯ (растираясь, без капли кокетства). Это жалко.

ОН (удивленно). Тебе жалко, что я не вижу тебя?

ДОРОТЕЯ. Да. Но я тебя вижу… (Она все еще дрожит).

ОН (иронично). Насквозь.

ДОРОТЕЯ (просто). Не знаю

ОН. Откуда ты вышла на крышу? Решетка была открыта? Ты что заблудилась?

ДОРОТЕЯ (поворачиваясь ребенком). Разотрите мне спину. Я сама не могу достать.

ОН (растирает энергично). Вот так хорошо.

ДОРОТЕЯ. Да, очень.

ОН (опомнившись). Постой, я тебе… А коньяк?..

ДОРОТЕЯ. Не надо.

ОН. Ты не пьешь коньяк?

ДОРОТЕЯ. Мне нельзя алкоголь.

ОН (подозрительно). Ты лечишься от чего-нибудь?

ДОРОТЕЯ не отвечает.

ДОРОТЕЯ. Я залила весь пол.

ОН. Ничего. Не самая страшная катастрофа. Но мы как то стоим… Садитесь куда-нибудь.

ДОРОТЕЯ. Я не хочу.

ОН (провокационно). Совсем ничего.

ДОРОТЕЯ (смешавшись). Нет я…

Сильный и близкий разряд, точно бы в крышу ударила молния.

ДОРОТЕЯ (громко, сразу же за раскатом). Нет, я хочу.

ОН (напрямую). Чего же?

ДОРОТЕЯ (просто). Я хочу чтоб вы продолжали играть.

ОН. Ты слышала как я играл?

ДОРОТЕЯ. Я слышала, да.

ОН. Тебе понравилось?

ДОРОТЕЯ не отвечает.

(Он садится к инструменту). Ты будешь слушать стоя?

ДОРОТЕЯ (едва слышно). Не знаю.

Он играет. Какое то время ДОРОТЕЯ слушает, наклонив голову, а затем инстинктивно, словно бы рефлексами отвечая на музыку, начинает двигаться. Это танец — не танец. Что-то странное медленное с неожиданными взмахами рук и переступанием ног, точно бы кто из нее выхватывает кусками. Вдруг она начинает сильно, очевидно не замечая этого, в голос стенать.

ОН (обрывая игру, испуганно). Ты поешь?

ДОРОТЕЯ (хрипло). Не останавливайтесь, еще!

Он продолжает играть, выходя на коду. Она начинает быстро и вдруг кружиться, как бы метаться в себе, пока неожиданно быстро и вдруг кружиться, как бы метаться в себе, пока неожиданно с глухим звуком, падает на пол. Он тотчас прекращает игру.

ОН (наклоняется над ней). Что с вами? (Поднимает ей голову). Что? вам плохо? Очнитесь (Схватив ее, непонятно зачем поднимает на руки). Черт! (Опускает в кресло. Выпрямившись, обращается к себе). Что, что, что?.. Полотенце. Намочить холодной водой. В холодильнике лед. Она вся горит. (Быстро уходит из залы).

ДОРОТЕЯ вдруг с сильным вздохом приходит в себя и резко садится. Через секунду встает. Убедившись что она одна удивленно оглядывается, выглядывает через балконные двери.

Гроза окончилась вдруг, слабым проблеском из под низкой и черной тучи блеснуло позднее солнце. Она тотчас выходит навстречу лучам на террасу. Оказавшись на воле, поднимает руки над головой, как бы улавливая последние капли, медленно идет крышей, пока не скрывается из виду.

В залу возвращается композитор.

ОН. Дороти! Где вы? (Проверяет комнаты, заглядывает туда и сюда. Возвращается к балконным дверям. Выглядывает на террасу. Видно, что он заметил ее. Качает головой. Странно улыбается. Решившись, ступает на плиты террасы, уходит по крыше).

2.

Какое-то время зала пуста. Слышно урчание дальнего грома. Но вот раздается звук из прихожей: звякание и бренчанье ключей, отщелки замков. Через время в комнате, где уже опять порядочно сгустилась тьма, появляется жена композитора. Она стоит в такой замечательной женской форме, что на первый взгляд представляется сверстницей ДОРОТИ. Бесшумно скользнув в залу, она прилаживает пакет с фруктами и бутылку шампанского на стеклянном столике, а затем, не прекращая движения, расстегивает ремень, снимает длинную юбку и блузку, развешивает на ближнем кресле.

Она остается в белье, специальное назначение которого: уничтожить мужчину. Переступив на каблуках пару шажков по ковру и гордо выпрямив спину, зовет.

ОНА (негромко, голосом низким). Эй? Есть тут живые мужчины? Мне нужен среди них тот, который закончил сегодня квартет “Флорентийские ночи” Где этот человек, я хочу на него посмотреть, покажите. (Идет по зале призывною самкой, соответственно повышая голос). Я хочу взглянуть на корень его… То есть на место откуда он черпает свою чертовскую силу. Скажите ему, что жена пришла, пусть прячет свою любовницу — топит в ванной, сжигает на плитке газовой и быстрее выходит. Одеваться и мыться не надо. Я хочу на него посмотреть. Я не видела его две недели и хочу обследовать: все ли на нем? или что-нибудь, как-нибудь волной вдохновения смыло. Ну где вы? Я жду. (Вдруг замечает на стуле белеющее платье Доротеи, забирает в руки, подносит к лицу. Зовет тревожно). Антон! (Сию же минуту замечает и босоножки под стулом. Оставив платье, присаживается, берет их в руки. Она уже не зовет мужа. Идет с босоножками в сторону ванной комнаты, но тотчас с ними же появляется обратно. Делает еще один заход в сторону спальни и кухни, затем вернувшись, застывает в балконных дверях. Ей плохо видно — на крыше тьма).

Неожиданный мягкий щелчок заставляет ее обернуться. Она бросает босоножки, берет в руки диктофон, у которого только что закончилась кассета. Подумав и отмотав какое то количество пленки, включает запись.

ГОЛОС МУЖА. Вот так хорошо?

ГОЛОС ДОРОТЕИ. Да, очень.

ГОЛОС МУЖА. Постой, я тебе коньяк.

ГОЛОС ДОРОТЕИ. Не надо.

ГОЛОС МУЖА. Ты не пьешь коньяк?

ГОЛОС ДОРОТЕИ. Мне нельзя алкоголь.

ГОЛОС МУЖА. Ты лечишься от чего-нибудь?

Долгая пауза. Жена выключает диктофон. Какое то время стоит в нерешительности. Потом, быстро откладывает диктофон, подходит к креслу и быстро одевается. Застегнув ремень юбки, поправляет волосы и опять застывает. Надумавшись, забирает пакет с фруктами и шампанское и уносит на кухню. Возвращается. Неожиданные голоса на террасе заставляют ее отступить за кресло. Она немедля садится на пол, схоронившись за высокой спинкой.

Угрюмые перекаты грома. С террасы в залу входят КОМПОЗИТОР и ДОРОТЕЯ.

3.

ДОРОТЕЯ (останавливается на пороге). Но это совсем не страшно.

ОН (проходя в залу). Страшного вообще ничего нет.

ДОРОТЕЯ. У меня там комната. Своя. Маленькая, семь метров…

ОН. Решетки на окнах…

ДОРОТЕЯ (удивленно). Откуда вы знаете.

ОН. На тебе одной дана угадайка.

ДОРОТЕЯ. Но когда я хочу, я могу уйти. Это называется амбулаторное лечение. При больнице есть сад. Но я там гулять не люблю. Я гуляю по улочкам старого города. Или еду за город на трамвае. Я реки люблю, люблю когда на них ходят баржи. Сверху они красивы. Им тесно только на узком канале. Я шлюзы не люблю. Корабли как в камерах запирают. Это видеть неприятно. Как то больно за них. Я только ночую в больнице, а днем я работаю.

ОН (поражен). Работаешь? где?

ДОРОТЕЯ. На фабрике мягкой игрушки. В полсмены. Это до двух часов дня, Очень удобно. Я успеваю поехать за город на трамвае. А к восьми я должна быть в больнице.

ОН. Но сейчас время к полночи.

ДОРОТЕЯ (уклоняясь от ответа). У вас так просторно. И крыша огромная. Можно по ней ходить, танцевать. А главное то, что нет домов впереди, а сразу поле и лес. Удобно летать.

ОН. Хочешь полетать?

ДОРОТЕЯ. Ужасно! но мне нельзя

ОН. Понимаю. Но ты вся дрожишь.

ДОРОТЕЯ Ничего.

ОН. тебе надо одеться. Не хочешь мой халат, я что-нибудь дам другое. Хотя, по правде тебе сказать, я все это время украдкой подсматривал за тобой…

ДОРОТЕЯ. Зачем же украдкой?!

ОН. Я тобой любовался немного. И мне жалко, что ты оденешься.

ДОРОТЕЯ. Я не оденусь.

ОН. Ты очень красива.

ДОРОТЕЯ. Правда?

ОН. Правда. Какой то особенной, редкой красотой. Сочетанием силы и легкости в теле. Но холод не тетка. Я пойду подберу тебе что-нибудь.

ДОРОТЕЯ (поспешно). Не надо! (Горячо). Если вам хорошо смотреть на меня, то и мне хорошо. Я ведь очень рада.

ОН (смеется). Ах, не такою ценой!

ДОРОТЕЯ (в отчаянии). Подождите. Здесь тепло. Я дрожала совсем не от холода. Это просто нервный озноб. Разотрите руками. И все.

ОН (в нерешительности). Но… вы не ребенок уже. Вы взрослая девушка.

ДОРОТЕЯ. Ну и что?

ОН. А то, что я взрослый мужчина.

ДОРОТЕЯ (соглашаясь поспешно). Хорошо, я сама. (Быстро растирается: плечи, руки, колени). Вот так!

Он подходит и, остановив мелькание ее рук, растирает ее медленно и сильно сам.

У вас такие мягкие руки.

ОН (рассеянно). Мягкие… почему?

ДОРОТЕЯ. Не знаю. У вас и должны быть мягкие руки. У мужчин руки жесткие. У… любовника моей матери, например. А вы как будто и не мужчина.

ОН (озадачен). Вот как? А кто же я по вашему? Женщина?

ДОРОТЕЯ (поворачивается и поднимает локти так, чтоб ему было удобнее). Да, больше женщина.

ОН (усмехается). А пожалуй, что так. Был бы я мужчина, я обиделся бы теперь, но я как будто даже польщен. Мне скучно с мужчинами, это правда.

ДОРОТЕЯ (трогает пальцами его руки, которые он было убрал от нее). Еще.

ОН. Что?

ДОРОТЕЯ. У вас от пальцев идет такое тепло и такая сила.

ОН. Да ведь я пианист. (Поднимает руки на плечи ей, разминает. Охрипнув слегка). Вот так хорошо?

ДОРОТЕЯ (улыбается, прикрыв глаза). Я совсем спьянела.

ОН. Мне кажется вы ребенок еще.

ДОРОТЕЯ (смеется). Так и есть.

ОН. У вас красивая грудь. Я бы сказал: совершенная.

ДОРОТЕЯ. Доктор Юркова мне говорит, чтоб я не ходила раздетая по больнице.

ОН. А ты ходишь?

ДОРОТЕЯ. Когда жарко. Я вообще не люблю одежду. Она меня царапает.

ОН. Может быть ткань искусственная?

ДОРОТЕЯ. Не знаю. В одежде мне душно. В любой. Доктор Юркова говорит, что я могу свести с ума сумасшедших, если буду ходить по больнице голая.

ОН. Доктор Юркова, кажется, умная женщина.

Движение его рук замедляется; она поднимает плечи и слегка запрокидывает голову.

ДОРОТЕЯ. Да, очень

ОН. Тебя когда-нибудь… так… гладил мужчина?

ДОРОТЕЯ. Так не гладил.

ОН. Зачем ты пришла ко мне?

ДОРОТЕЯ (просто). Ты позвал.

ОН (в изумлении отстраняясь). Я? я позвал? Когда. Я что то не помню.

ДОРОТЕЯ (застывшая в той позе, в которой он оставил ее, точно пытаясь сохранить на себе ощущение его пальцев). Ты говорил… что все, что ты пишешь… в последние годы… Что даже друзья твои… что даже близкие твои… Ты сказал: самые близкие мне люди… не понимают… не чувствуют то, к чему ты идешь.

ОН. Когда же я говорил такое? Где?

ДОРОТЕЯ. По радио. Девятого мая. Месяц назад.

ОН (не сразу). Да, я помню.

ДОРОТЕЯ. Еще ты сказал, что живешь один. То есть, большую часть времени бываешь один в своей квартире-мастерской… И что это место запретное… даже для самых близких, родных вам людей…

Пауза. Он внимательно вглядывается сквозь полутемень в лицо ДОРОТЕИ.

И что мастерская ваша находится на крыше пятнадцатого этажа, потому что балкон твой соединяется с крышей… что он, по сути, и есть крыша… напротив косовского пустыря. (По мере того как она говорила, голос ее угасал).

ОН (не сразу). Все верно. И ты меня нашла. Поднялась на крышу. Кто тебя пустил? Что, решетка в подъезде была открыта?

ДОРОТЕЯ молчит.

Хотите что-нибудь выпить? Ах да, вам нельзя. (Пауза). Вот что, девочка, сейчас мы высушим ваше платье утюгом. Это пять минут. И я отвезу вас в больницу. Сейчас двенадцать. А вам положено быть в семь. Они, должно быть, хватились вас, ищут.

ДОРОТЕЯ (эхом). Я ушла вчера. Уже, должно быть, не ищут.

ОН (изумлен невольно). Вчера? И где же ты ночевала?

ДОРОТЕЯ. Здесь.

ОН. Что значит здесь? Не на крыше ведь?

ДОРОТЕЯ. Да, на крыше. (Пауза). Сначала было очень тепло, даже душно. Ночь, как зола. И там у вас матрац и пледы лежали. Когда вы играли, я слушала, а потом, когда потушили свет, я уснула.

Пауза. Он упрямо, досадливо молчит.

Потом я проснулась — было еще темно, — потому что мне показалось…

Он молчит и ей приходится продолжить самой.

Что вы позвали меня. Меня или кого то еще, я не знаю. Я вошла в залу… у вас ведь балконная дверь была открыта. В квартире совсем темно, я прислушалась и нашла вас в той комнате по дыханию.

Пауза

Я была до утра в вашей спальне.

ОН (резко). Где?

ДОРОТЕЯ (испуганно). На полу.

Пауза.

А под утро ушла.

ОН (не сразу). И где же ты провела весь день?

ДОРОТЕЯ (указывает в темноту террасы). Там.

ОН (упрямо). Где?

ДОРОТЕЯ. В этой роще.

ОН. В какой роще?

ДОРОТЕЯ. В роще за пустырем.

ОН (почти догадываясь). И ты ничего не ела.

ДОРОТЕЯ. Нет. Я могу не есть по нескольку дней.

ОН (не сразу). Прекрасно. Значит ты пришла спасать меня.

ДОРОТЕЯ. Вас не надо спасать.

ОН. А что со мной надо делать?

ДОРОТЕЯ. Не знаю. Ничего не надо делать?

ОН. Оставить как есть?

ДОРОТЕЯ. Нет, оставить как есть нельзя.

ОН. Почему же?

ДОРОТЕЯ. Вы можете умереть.

ОН. Отчего?

ДОРОТЕЯ. От тоски.

ОН. Я тоскую?

ДОРОТЕЯ. Да, очень.

ОН. Я тоскую по женщине?

ДОРОТЕЯ. Может быть.

ОН. А ты знаешь, что у меня есть жена?

ДОРОТЕЯ. Да, я знаю.

ОН. Откуда.

ДОРОТЕЯ. Я купила ваш лазерный диск. Там есть… там было все о вас. О том что подолгу живете в разных местах, и что все у вас построено на доверии и уважении друг с другом.

ОН. И ты подумала, что моя жена не даст мне того, что ты можешь дать.

ДОРОТЕЯ молчит.

(Почти грубо). Отвечай мне.

ДОРОТЕЯ (тихо). Это вы мне сказали.

ОН. Что? что я сказал?

ДОРОТЕЯ (послушно). Что ваша жена не дает вам того, что я могу дать.

ОН (рычит). Когда я сказал?

ДОРОТЕЯ. Сейчас.

ОН (опомнившись, со смехом). С тобой действительно сумасшедшие могут спятить. Как тебя зовут?

ДОРОТЕЯ. Доротея,

ОН. Доротея. Хорошее имя. И что будем делать?

ДОРОТЕЯ (не сразу). Если вы не очень устали?..

ОН (почти враждебно). Совсем не устал.

ДОРОТЕЯ. Я хотела бы вас попросить…

ОН. Хотите чтоб я сыграл…

ДОРОТЕЯ. Нет… то есть, да… но не сейчас.

ОН. А чего же ты хочешь?

ДОРОТЕЯ. Я хотела бы с вами там постоять (жест)… на крыше.

ОН (не сразу). Знаешь, что такое музыка?

ДОРОТЕЯ. Что?

ОН. Это полет в темноте. Над верхушками мокрых деревьев. Вслепую. Рискуя каждой минутой срезаться о проволоку проводов.

ДОРОТЕЯ (восклицает невольно). Зачем же так низко летать.

ОН (горько и снисходительно). Девочка моя, проволока о которую можно срезаться есть везде, как выше не подымайся.

ДОРОТЕЯ. Нет, если выше подняться, там нет!

ОН (усмехается не слишком весело). Ну да, конечно… Хорошо… Я пледы возьму. (Забирает одеяла, оглядывается на ДОРОТЕЮ в силуэте которой есть нечто жалкое). Ну, пошли?.. (Протягивает руку).

Сцепив пальцы, они уходят на крышу. Жена, сидевшая до этого неподвижно, вдруг передергивается судорогой, резко встает, но тот час снова садится, растирая затекшую ногу. Затем вновь поднимается и слегка прихрамывая подходит к балконной двери, вглядываясь в темноту. Она вряд ли что-нибудь видит. Возвращается к центру залы и стоит неподвижно, не зная на что решиться.

4.

Мягкой трелью вдруг мурлычет от входной двери звонок. Жена поднимает голову и какое-то время дико смотрит в сторону прихожей. Повторный длинный звонок заставляет ее перейти к дверям коридора.

ОНА. Кто?

МЯСНИК (голос). Квартира композитора?

ОНА. Да. А вы кто?

МЯСНИК. Я отец девочки, открывайте.

ОНА. Какой девочки?

МЯСНИК. Дороти. Я знаю, она у вас.

ОНА (подумав секунду). Хорошо. Я сейчас открою.

Скрывается в коридоре. Через какое-то время появляется в зале, как бы пятясь. За ней в комнату входит МЯСНИК. Он в мокрой футболке и джинсах. Потоками с него льется вода.

МЯСНИК. Время позднее. Я пришел забрать Доротею.

ОНА. Почему вы решили, что она… что ваша дочь должна быть именно здесь?

МЯСНИК. А разве это не так?

Она не отвечает. МЯСНИК замечает платье Доротеи.

Это ведь ее платье. (Садится в кресло).

ОНА. Я не приглашала вас сесть. Время позднее, как вы сказали.

МЯСНИК (задумчиво). Если платье пустое, значит девочка голая. Чтобы ей собраться, надо по крайней мере одеться. Я ведь не спрашиваю где она?

ОНА. Пожалуйста! Она на террасе.

МЯСНИК. Одна?

ОНА (испугавшись вдруг). Это не то что вы думаете.

МЯСНИК. Я еще не успел ничего подумать.

ОНА. Выглядите вы достаточно молодо для отца взрослой девушки.

МЯСНИК. Почему вы решили что она взрослая?

ОНА. Ей лет девятнадцать, ведь так?

МЯСНИК. Шестнадцать. Но по социальному счету ей шесть или семь, а по духовному — семьдесят. Так что ставьте ту цифру, которая вам удобней.

ОНА. Мне это безразлично.

МЯСНИК. Будто бы! Я ведь не сказал, получила ли Доротея паспорт. А за совращение малолетней можно схлопотать срок.

ОНА. Никто никого не собирается здесь совращать.

МЯСНИК. Говорите только за себя. И то с поправкой на эту минуту. Я не хотел бы сказать, что Доротея не знала мужчины, я хотел сказать, что при том, чего довольно было б другой девице для полного развращения, Дороти чертовски невинна. Именно, чертовски. Замечали вы, что такой тип девушки особенно губителен для мужчины?

ОНА (не без ехидства). По профессии вы философ?

МЯСНИК. Мясник.

ОНА. Что, надо думать, одно и то же.

МЯСНИК. Вы чертовски умны. Что не вяжется с вашим телом.

ОНА. Вот как! не вяжется… Почем же?

МЯСНИК. Ум у вас холодный, сухой и озлобленный, а тело, сочное, сентиментальное, перебухшее медом. Знаете ли вы, что мед надо время от времени сбрасывать, как делают это пчелы.

ОНА. Эти ценные наблюдения вы в мясной лавке приобрели.

МЯСНИК. Я сказал уже вам, вы умны чертовски. (Легко поднявшись из кресла, стягивает с себя мокрую футболку). Именно там. В мясной лавке. (Пройдя к балконным дверям, выжимает футболку за порогом, встряхивает, оглянувшись, вешает рядом с платьем ДОРОТЕИ на спинке стула. Усаживается на порожке, снимает красовки и носки). Вы сказали они на крыше. Вы их видели там?

ОНА. Зачем мне их видеть?

МЯСНИК. Вы доверяете мужу? (Выжимает носки и, насколько может, — кроссовки).

ОНА. Это вас никак не касается.

МЯСНИК (аккуратно поставив кроссовки под стул рядом с босоножками ДОРОТЕИ, вешает на перекладине стула носки). Зато вас касается. Знаете вы про то, что Дороти летает?

ОНА. Как это “летает”?

МЯСНИК. Да вот так, как птицы. (Разглядывает свои босые ступени). Случается это с ней не часто, когда она перевозбуждена, обыкновенно ночью. Поэтому ее с семи вечера запирают в палате. Для нее это пытка, потому что комната крохотная, на окне решетка, а у Доротеи боязнь замкнутого пространства. (Поднявшись на ноги и ступив за порог, выжимает на себе джинсы, охлопываясь ладонью и забирая в горсти руки вместе с тканью плоть). Как она явилась сюда? через дверь?

ОНА. Я не знаю.

МЯСНИК (помогая ей). Должно быть, вы только что пришли. Ваш зонтик мокрый стоит на площадке… (Кивает в сторону крыши). И давно они там? (Она не отвечает). Я спрашиваю не из праздного любопытства. Девочка может уговорить мужчину полетать с ней немного. Ну там что-нибудь пару кругов над крышей. Насколько большая терраса? Как далеко они могут по ней уйти?

ОНА (довольно уже напуганная). Терраса большая.

МЯСНИК. Прекрасно. Дороти должно быть понравилось здесь. А ваш муж впечатлителен? То есть, он может поверить ей? Знаете, главное тут — поверить.

ОНА. Вы пытаетесь меня запугать и делаете это довольно таки неуклюже.

МЯСНИК (возвращается в полутемную залу, но не садится, а стоит посредине комнаты, задумчиво растирая мокрую грудь). Похоже, что вы сделали из доверия клетку себе… А вам самой никогда не хотелось взлететь?

ОНА (просто). Как всякому.

МЯСНИК (разглядывая ее так, как если бы он стоял перед скульптурой в музее). Почему вы меня не гоните? ведь я довольно бесцеремонен?

ОНА. Вы пришли за девушкой. Очевидно вы имеете какое то отношение к ней. Поэтому будет лучше если она уйдет не одна.

МЯСНИК (удивленно). Почему вы решили, что она собирается уходить?

ОНА (ей все труднее сдерживать себя). Потому, что я так решила.

МЯСНИК. Браво. Нет ли у вас коньяка?

ОНА. Это не моя квартира.

МЯСНИК. Да, я знаю. Вы живете раздельно. Супружеская постель на две подушки по разные концы города. Из тактики вы теперь ждете, когда он вернется сам. А если он не вернется? Если она уронит его где-нибудь? Для вас это будет большая потеря.

Она не отвечает. Он продолжает говорить голосом тихим и мягким, неровным и слегка прерывающимся, голосом мужчины, раздевающего женщину.

Не потому вы решили меня терпеть… что заботитесь о девочке вам незнакомой и заведомо неприятной… а потому… что хотите как-нибудь мужу сейчас отплатить… чем-нибудь повернуть мой приход в унижение ему…

Пауза, но он, задумавшись и глядя на нее, как будто и не ждет ответа.

Вот почему вы и не возражали, когда я стал раздеваться. Заметили вы, что я делал естественно, увлекая вас разговором и вы позволили мне не только снять майку, но и в подклады вашей души позволили мне забраться… Естественность женщины почти всегда продиктована злобой.

ОНА (мягко в тон ему). Вы очень хотите, чтобы я разговаривала с вами, но мне не очень хочется, простите меня.

МЯСНИК (осветившись вдруг детской улыбкой). Но при этом вы не отходите ни на шаг. Боитесь меня одного оставить? Боитесь пропустит возвращение блудных детей?

ОНА (найдя верный тон). Я в самом деле устала. Ежели вы спешите, идите на террасу сами и поторопите вашу дочь.

МЯСНИК (присаживается на корточки в коленях у нее). У меня другие планы. Я собираюсь заняться с вами любовью.

ОНА. О, господи!

МЯСНИК. Вот странно… Если бы я сказал вам, что Дороти удрала из венерологической клиники, вы бы тотчас отправились на поиски вашего мужа. Реализм, как сказал бы масон Достоевский.

Пауза. Оба они замерли против друг друга, словно кот и мышка.

(Совсем тихо). Дороти девочка странная… не от мира сего. Фигуркой тоненькая, на просвет бесплотная, глазки невинные, а губы пиписьки толстые, как эти два пальца. (Вытянув руки к ней, соединяет большие пальцы). Поразил я вас?

ОНА. Чем? Мерой скотства? Я видела и не таких…

МЯСНИК. Грубы. И естественно, что грубы. Я вам про это местечко не случайно сказал. Потому что местечко это у ней вот здесь. (Стучит себя пальцем по лбу). А не там где у всех обычных девчонок. Спросите меня почему я сразу, как стали искать Доротею, именно к вашему мужу пришел?

ОНА. Почему?

МЯСНИК (дотрагивается пальцем до лба). Потому что здесь. Можете вы представить, чтобы музыка воплотилась вдруг в человеке?

Она молчит.

Не можете. Да… таких восприимчивых вроде как и в природе нет. А вот Дороти такова. Все еще не хотите узнать что-нибудь о ней?

ОНА. Вы скажете, даже если я уши воском залью.

МЯСНИК. Ну слушайте. В вашем кругу история эта, может быть даже… необычная что ли. Так вот. Сошелся я с матерью Доротеи два года назад. Мамаша ее ходила к нам в лавку. Как придет так и встанет подле окна. Стоит неподвижно и смотрит, как я разрубаю куски. Как с топора летит брызгами всякая костная пыль. А надо вам сказать, что у нас едва ли в городе не последняя, настоящая, старого образца мясная лавка в полуподвале. С большим деревянным прилавком с тушами на крюках и разделочными столами. Одно время было так что мы стали убирать плаху в подсобку, да заметили вовремя, что именно для того к нам приходят, чтобы весь процесс наблюдать своими глазами. И мы не только вынесли плаху, да еще раздеваемся с напарником едва ли не до трусов, чтобы мясо всякое… а надо вам сказать, что всякое мясо — живое… чтобы мясо всякое, смешиваясь едиными потом и кровью, играло у публики на глазах. За этим к нам ходят.

Короткая пауза

И вот я заметил. Как только махну посильней, как только с силой, да с хуком, да с треском, забрызгивая прилавок и лицо мне, всем лезвием в тушку войдет… (Ударяет вдруг ребром ладони по подлокотнику ее кресла). так вся она так и дернется… и глаза делаются мутные, дикие, как будто она ждет своей очереди забраться на плаху. И половиною души своей от страха корчится, а другой, гораздо более сильной — от желания страшного пропадает. Ничего, что я так пространно?

Она молчит, опасаясь провоцировать его.

Без того, чтобы не рассказать про мать, непонятно будет откуда это у дочери. Так вот. Приходит она раз и другой и смотрит все с жадностью как именно разрубаю, да шлепаю затем кусками на доску. Смотрит пристально, не отрываясь. А потом как то вдруг стояла и грохнулась на пол. Я с какой-то особенной силой тогда махнул, перед ней играя. Напарник мой совсем обалдел. Ты, говорит, нам плаху разрубишь. Вот она после удара на пол вдруг легла. А я уже ждал чего-нибудь в этом роде.

Пауза. Он неотрывно смотрит в глаза ей.

Я говорю напарнику: подмени-ка меня. Взвалил ее на себя и отнес в подсобку. Уложил на разделочный стол, стянул с нее платье, а белье разорвал… Есть такая порода женщин, которые нескладны в одежде и особенно вдруг великолепные в наготе. Мать Дороти такая.

Отдаленный гром.

Доска… этот стол, на который сложил я ее — огромных размеров толстая, разбухшая от многой крови, задубевшая от ударов, иссеченная всем, чем можно, доска. Заваленная обрезками и потрохами. И вот удивительное дело: в лучах низкого солнца, точно пробившего наш подвал, она вся сверкала… День был жаркий и от мяса, только что выбранного из морозилки, шел пар. Фантастическая картина. Она ведь лежала не словно тушка: она вся ходуном ходила; ребра вздымались, живот ходил и дергался в конвульсиях, колени подрагивали, пятки переступали, скользили… а локти прыгали, стучали костью о доску… Она как бы вся бесилась там, куда-то плыла, умирала или рожала… она ведь могла сойти, я ее не держал… напротив, перед таким великолепием жизни я стоял не двигаясь… безо всякого возбуждения, кроме возбуждения страха. Себя я может быть испугался, своей реакции на эту картину… Но она сама была в таком возбуждении, что я подумал: она не видит где находится и что вокруг… хотя теперь думаю, что именно видела, именно чувствовала где находится… и что именно этим возбуждена была до костей.

Короткая пауза.

В музыке есть понятие пароксизма? или культура останавливается там, где начинается животное чувство? Но я хочу вам заметит, что животные не возбуждаются ароматами бойни. Иногда мне кажется, что именно женщины придумали возбуждение насилием. И что мужики для их развлечения затевают большие и малые войны. Но это в сторону. Вернемся к семейству Дороти.

Раскат грома.

Гроза возвращается… (Словно спрашивает себя). Но надо ли нам торопиться?.. Так вот. С того самого дня она стала ко мне в подсобку ходить. И приносить с собою коньяк и всякую дрянь из домашней еды. Говоря короче, я к ним переехал. Тогда и увидел впервые Дороти. Девочке было едва ли тринадцать. Когда я стал оставаться на ночь, вдруг утром однажды за ширму пришла. Стоит в ногах постели и смотрит. А мать уходила на смену еще до рассвета. Этакое создание в тонюсенькой рубашонке стоит и пялится на меня. И не просто пялится, а точно но это место, ничем не прикрытое, смотрит. Вот что меня поразило больше всего… Интересно вам что дальше случилось?..

Она не отвечает.

И вот как у нас повелось. Как поутру глаза открываю, она уже тут. А комната у них над котельной, и всегда жарища адова и вот я лежу раскинувшись в чем родился, а эта соплюха стоит уже белая и тоже в своем первозданном виде, стоит вцепившись ручонками в прутья кровати и яростно как-то смотрит на меня. Я говорю с ней, а она как бы не слышит, я под душ, она за клеенку следом. Я матери говорю, а та смеется: ты врешь! разыгрываешь меня. (Встает, отходит к балконной двери). Ночью… однажды… всего то через неделю-другую… проснулся я оттого что почувствовал: кто-то висит надо мной в темноте… как бы дышит там в темноте надо мной. Я руку поднимаю и дотрагиваюсь до нее. И еще до того как успел подумать, понять, испугаться, ощупал девочку и понял, что она висит в пустоте. И мало того, что никак не держится, что руки у ней совершенно свободны, она уже этими тянет меня наверх, к себе и я уже чувствую, что ей поддаюсь, что медленно от постели отрываюсь… Знаете ли, что я сделал тогда? как решил эту вечную проблему летать не летать? Не догадываетесь?

Она не отвечает. Он подходит и становится за спинкой ее кресла.

По-мужски. Я потянул ее вниз на себя. И мы летали в ту ночь, только по моим правилам. Вот что важно. (Говорит наклонившись к самому ее уху). Никогда не давайте навязывать себе не ваши правила, какими бы заманчивыми они не казались.

Одним движением разрывает на ней блузку. Она тотчас вскрикивает, кидается из кресла, но он перехватывает ее и, прокрутив в воздухе, бросает на ковер.

(Говорит спокойно и по прежнему тихо). Ваш муж… никогда не делал так… поэтому то вы его давно не хотите. (Останавливается над ней). Почему не кричишь?

ОНА. Много чести. (Поднимается на ноги)

МЯСНИК. А ведь мечтала об этом всегда. Однажды попросила его, чтоб отшлепал… сказала, как в шутку… да он исполнил так нежно, что стало только противно… даже то возбуждение, которое сама в себе нагнала своим собственным воображением, исчезло бесследно. (Подходит вплотную).

ОНА. Если тронешь меня хоть пальцем…

МЯСНИК (забирает юбку по ее бедрам). Что же будет?

Она с силой, на какую способна, бьет его по лицу.

Вот ты и вступила со мной в близкие отношения. (Рвет юбку вверх, завязывает на пороге узлом, так что она оказывается как в мешке. Безо всякого вызова). Позови мужа. Пусть он посмотрит на тебя. Есть, право, на что посмотреть, потому что ты сейчас желанна… И это белье роскошное, в которое ты ради него нарядилась, кто то должен увидеть… иначе уж слишком обидно. (Удерживая узел подола подгоняет к ней кресло и толкает в него так, что она оказывается коленями на сидении, переваленная мешком через спинку. Легко и сильно шлепает по заду). Вот так хорошо?

Она лежит на кресле безо всякого движения.

Большинство насильников — несчастные, ослепленные собственной смелостью дети (Шлепает, заглаживает). Дети, посягнувшие на абсолютную власть Большой Мамы. (Разговаривает с ней скорее как врач, нежели как насильник с жертвой). Этакие маленькие спартаки, опьяненные своим бунтом против владычества Империи женщин… (Шлепок, заглаживание). Движения их судорожны, они грубы оттого что торопятся, а торопятся оттого, что знают, что эта их иллюзорная власть мгновенна. Что женское могущество, самой природе равносильное, оцепеневшее в жертве на какие-то две-три минуты, обязательно распрямится, восстанет над этим жалким, дрожащим, куда-то все тыкающим в ней своей никчемной пиписькой, обреченном уже существе… и тогда уже ему несдобровать, и он это знает и затем торопится… (Новый шлепок). И уж совсем не за тем так мстительны женщины и своим обидчикам, что не могут простить им минуты их дерзкой свободы, а затем что эти несчастные указали на самое тайное… самое-самое женское в них… на желание быть рабой… на желание немогущее осуществиться. Белье у тебя замечательное, расползается в пальцах… (Неожиданно оставляет ее. Перейдя к спинке кресла усаживается рядом с узлом юбки). Ты бархатная и мокрая, как лопнувшая хурма… Я тебя очень хочу. И давно. До того как стать мясником, я выслушивал разные бредни. Был психотерапевтом, имел приличную практику. Твой муж в те годы был моим пациентом… Ах, лучше б тебе быть шлюхой, уж верно несчастней ты б не была! Музыка, как я понимаю, нужна лишь до тех пор, пока находится тот, кто способен ее услышать. Ты давно уже перестала слышать его музыку, а он твою, но вы все продолжаете делать вид, что это не так. Откуда взялась Доротея? Можно так сказать: с неба свалилась. А можно сказать и так: из жажды его. Потный я, пойду помоюсь. (Встает, развязывает узел, из которого выпрастывается ее безжизненная рука). Скоро меня не жди, я люблю полежать в горячей воде. (Отбрасывает юбку на плечи ей, трогает, перебирает любовно волосы, упавшие книзу). Слава богу, теперь я только мясник и ты можешь придти ко мне безо всякого отношения до характера или души. Я никто и ничто, желающее тебя. Впрочем, у тебя есть выбор. Ты можешь вызвать милицию или взять на кухне побольше нож и зарезать меня сама. Но  что бы ты ни выбрала — приходи. (Отходит, но тотчас вернувшись, присаживается на корточки и, отведя волосы, легонько бьет по щеке). Приходи ко мне не как пианистка или чья-то жена, а сама по себе приходи. Как желанная мною. (Уходит в сторону ванной комнаты).

5.

Какое-то время она неподвижна, затем медленно сходит с кресла, отойдя на два шага останавливается.

Яркая вспышка, звук плотного ливня, раскаты грома.

Она поднимает голову и смотрит в черный проем балконной двери.

Новая вспышка молнии и затем — страшный удар.

Она поворачивается, идет в сторону противоположную той куда скрылся мясник.

Через какое-то, достаточно долгое, время, возвращается с ножом и полотенцем в руках. Направляется к ванной, но, не выйдя из залы, как бы споткнувшись, останавливается и возвращается на центр комнаты. Стоит наклонив голову, уронив руки, прислушивается к себе. Затем оборачивает нож в полотенце. Она уже двинулась было в сторону ванной, когда звуки с террасы отвлекают ее. Остановившись, она проглядывает балконную дверь, пятится и садится на пол за спиной просторного кресла, на котором только что возлежала.

6.

Новые вспышки и грохоты, шум дождя.

В залу врываются КОМПОЗИТОР и ДОРОТЕЯ. Оба сильно потрясенные чем-то. ДОРОТИ по груди завернута в плед, другое одеяло наброшено на плечи музыканта. Переступив порог, он тотчас, как подрубленный, валится на колени и как-то животным образом отползает от двери. ДОРОТЕЯ к нему, перехватывая одеяло, но он тотчас, неуклюже отталкивает ее от себя.

ОН. Нет… Найди там на кухне… коньяк… Дай мне выпить.

Она бросается куда он указал и почти сейчас возвращается с бутылкой. Он с жадностью делает крупный глоток. ДОРОТЕЯ пытается стянуть с его плеч рубашку.

ДОРОТЕЯ. Сними… она мокрая… я тебя разотру.

ОН (отпихиваясь от нее). оставь, оставь… не трогай меня пока… я сам…

ДОРОТЕЯ. Ничего не случилось.

ОН. Господи, как я боюсь. Это даже странно. Как будто колики почечные… скручивает всего.

ДОРОТЕЯ. Тебе было холодно, ты замерз.

ОН. Мне кажется: до костей.

ДОРОТЕЯ (опять бросаясь к нему). Ложись я тебя согрею.

ОН (отталкивает ее так, что она падает). Не касайся меня! Ты… Зачем ты сделала? Ты не спросила, хочу ли я этого… Не спросила!..

ДОРОТЕЯ (в отчаянии). Но ведь мы поднимались вместе. Как ты не чувствовал!

ОН. Я чувствовал! черт.

ДОРОТЕЯ. Ты все говорил, что тебе хорошо. Смеялся… держал меня за руку… так крепко сжимал мне пальцы…

ОН (стонет). Молчи, молчи!..

ДОРОТЕЯ. Я не хотела тебя испугать.

ОН. Ты просто хотела, чтоб с сегодняшней ночи меня каждый вечер запирали в психушке.

ДОРОТЕЯ (в отчаянии). Нет! (Через паузу, тихо). Тебе это не грозит.

ОН (желчно). Почему же мне не грозит? Я ведь тоже… (Он чуть было не сказал летал). Там был. (Юродливо). Или не был?

ДОРОТЕЯ (покорно). Как хочешь, Антоний. (С новой вспышкой отчаяния вспрыгивает на ноги). Но я же видела! Я чувствовала тебя. Тебе ведь было там хорошо.

ОН (ревет зверем). Хорошо! Не то это слово! Я был совершенно счастлив! Вот что ужасно.

ДОРОТЕЯ (подлетев к лицу его, горячо). Не важно в каком уме человек, важно чтоб он был счастлив.

ОН. Изыди! Мне страшно теперь, понимаешь ты это, страшно!

ДОРОТЕЯ. Но тебе ведь не было страшно там? ведь не было? Ты восклицал… Ты смеялся… Кувыркался в воздухе, как поросенок.

ОН. Молчи! Я видел людей в больнице… которые тоже летают… я видел глаза их… бессмысленные! Я не хочу.

ДОРОТЕЯ. Антоний, ты не безумен. Ты видел людей больных… но даже среди них есть свобода и счастье.

ОН. Молчи, ради бога! Я не хочу быть против мира один. (Подавшись к ней с неожиданной вдруг надеждой). Это галлюцинация, да?

ДОРОТЕЯ. Если тебе так лучше. Да, это галлюцинация, да?

ОН. Это гипноз?

ДОРОТЕЯ (эхом). Это гипноз.

ОН. Какая нелепость. Нормальные люди ведь не летают?

ДОРОТЕЯ. Нормальные не летают.

ОН. Ты знаешь что такое гравитация?

ДОРОТЕЯ. гравитация — это притяжение земли. Зверское, страшное притяжение…

ДОРОТЕЯ. Хорошо.

ОН (умоляюще). Мне легкость не нужна, пойми ты это. Никогда я легкости не искал. Я даже уснуть не могу, пока тяжелое что-нибудь не навалю на себя. Такое, чтоб придавило. И музыку я пишу из тяжести… из грунта земли…

ДОРОТЕЯ (отчужденно). со мной тоже самое было… когда в первый раз. А рядом не было никого. Когда я вернулась… от страха забилась под койку. Забилась к стене, в самый угол. Пойми, Антоний…

ОН. Молчи!

ДОРОТЕЯ. Ты здоров. Ты просто не веришь в Бога.

ОН. При чем тут это? Человек — создание тварное. Он не может… ему не дано… подниматься в воздух.

ДОРОТЕЯ. Но ты же летал в самолетах.

ОН. Это другое, это не безумие…

ДОРОТЕЯ. Но ведь Петр… Симон, он ведь шел по воде.

ОН. Это миф!

ДОРОТЕЯ (рассердившись). Какой ты все-таки дурень, Антоний!

Пауза .

ОН. Кто ты? скажи, ты — ангел?

ДОРОТЕЯ (с новым жаром). Да нет же, не бойся, ч человек. Я тяжелая, ангелы легкие. Сам убедись. (Наваливается на него). Я тяжелая?

ОН. Относительно.

ДОРОТЕЯ. Санитар один в больнице сказал: здоровая телка.

ОН. Это он тебе польстил.

ДОРОТЕЯ (поспешно развязывает плед на себе). Еще он сказал, что сиськи классные у меня.

ОН. Да, у тебя грудь женщины.

ДОРОТЕЯ (уложив его руки себе на грудь). Сожми-ка крепче. (глухо). Ну что, я ангел?

ОН. Господи-боже, такое чувство, что ты мне — мать.

ДОРОТЕЯ. Скорее дочь или внучка. Не бойся себя, Антоний, не бойся себя!

ОН. Где ты этому научилась?

ДОРОТЕЯ. Чему?

ОН (уходя в спасительную тему). вот этому.

ДОРОТЕЯ. Я не училась.

ОН. Ты делаешь все, как опытная… в любовных делах.

ДОРОТЕЯ (без пафоса). В каждой женщине много земли, даже в такой, как я. А это значит, что ты на земле.

ОН (пытаясь острить). Точнее сказать, под землей.

ДОРОТЕЯ (с силой вдруг прокручивая его на себе). Теперь ты сверху.

ОН (всерьез испуганный). Нет! Не хочу. Накрой. Скорее накрой.

Крутясь так и этак, подкатываются к креслу, за спинкой которого сидит на полу жена композитора.

Если не человеком, то я всегда хотел быть деревом. Никогда не хотел быть птицей. Когда мы летали, я не боялся. Ах, боже мой, как я ликовал! Абсолютная власть. Я чувствовал всемогущество, я был бог, я мог внизу, под собой останавливать что-нибудь, в пространстве перемещать. И этот воздух игольчатый, чистый… ледяной какой-то, великолепный, вкусный! какого я никогда не вздыхал нигде… А холодно не было. Я замерз. О, Господи, как мне страшно, сделай же что-нибудь!!!

Выпрямившись над ним, ДОРОТЕЯ с силой бьет его по лицу.

ДОРОТЕЯ. Заткнись, наконец! (Она вся дрожит от ярости). Ты ведь художник! Ты музыку слышишь. Тебе даровано слышать. А я всего лишь туда проводила тебя. Я только тебя проводила наверх. Я должна, должна поднимать достойных, иначе зачем это все? Разве можно, чтоб мне одной этот дар? Это грех! Ты видел землю с полета… Да как же ты не поймешь, что не я тебе открыла все это! Чего ж тебе надо еще?!

ОН. Ударь меня снова.

ДОРОТЕЯ (вдруг обмякнув на нем, сидит уронив голову). Не хочу.

С этого момента все ее дальнейшие действия и реплики почти безразличны.

ОНА (не двигаясь за креслом). Ей стало противно.

7.

ОН (повернув голову). Надя? Ты? Что ты делаешь здесь?

ОНА. Сижу.

Пауза.

(Не меняя позы). Поначалу, когда мы только сошлись… и любили друг друга… я сильно кричала.

Пауза.

Мне было так хорошо и хотелось так сильно кричать, чтобы выйти совсем из себя, перейти через этот крик… не знаю во что. Во что-нибудь где меня нет почему-то. Возможно, во все одним разом перейти. Мы жили тогда в коммунальной квартире, рядом с другими семьями наших близких друзей-музыкантов и он… (С едва различимой сухой усмешкой). Антоний… зажимал мне рот, не давая крику вырваться из меня.

Пауза.

Я любила его и пальцы его любила, я кусала их, мне было сладко, что он ладонью так глушит меня. “Контролируй себя” — так он мне шептал со смехом. Я запомнила: контролируй. Я научилась сдерживаться, перестала кричать.

Пауза.

Потом, уже много лет спустя, однажды мы все собрались после концерта в одном ресторане. Весь наш ансамбль, в котором он дирижировал, а я играла. И вот он поднялся над столом с фужером вина и стал говорить гадости о каждом… всю правду, впрочем о них и обо мне тоже, которая в нем накопилась и я силой его увела, сказав: “Ты не мальчик уже, контролируй себя”.

Пауза.

Ты спросил, почему я здесь? Пятница. День любви. Каждую пятницу, если конечно ничего внезапного не происходит, я прихожу к тебе сюда, в мастерскую… В моей… или нашей общей квартире, где ты перестал бывать, слишком много собак, канареек, детей и внуков. И любовью мы занимаемся здесь. Сегодня пятница, последние два месяца мы не встречались вовсе… то есть любовью не занимались… (Уже непонятно к кому она обращается: к ДОРОТЕЕ, мужу или третьему лицу). Он болел, потом заканчивал “Фло­рен­тий­ские ночи” Они особенно трудно ему давались. Он нервничал до поноса, до обострения простаты, ну, словом, не мог. А вчера закончил их вдруг. Позвонил мне ночью и сказал, что поставил точку. И что чувствует себя великолепно. Вчера был четверг. Следовательно, сегодня — Пятница. Я зашла в лавку и выбрала особенное для себя белье. Я даже не простирала его после магазина, как делаю обычно, а надела там же в примерочной кабине. Продавщица разглядывала меня, пытаясь понять, куда я иду: на панель, к любовнику или к мужу. (С трудом поднявшись на ноги, начинает раздеваться, аккуратно развешивая на кресле юбку и обрывки блузки. Оставшись в белье, облокачивается о спинку кресла, расставив ноги, прогибает спину). Ну вот. Я готова. Давай.

ОН (тихо). Перестань.

ОНА. Почему? Я не заслужила? Плохо себя вела? (Говорит без раздражения). Докучала тебе? Приходила не вовремя? Оставалась на ночь? Звонила тебе, когда меня скручивал страх?

ОН (садится. ДОРОТЕЯ сходит с него). О господи — боже — мой.

ОНА. Ты сыграл против правил. Время позднее я не останусь. Давай.

ОН. Эта девочка тут не причем. Если ты была здесь, ты должна была слышать. Она появилась вдруг. На террасе. Когда я работал. Потом мы лежали. Теперь мне страшно.

ОНА. Я жду.

ДОРОТЕЯ. Я лучше пойду.

ОНА. Сейчас уже ночь. Больница закрыта. Я нравлюсь тебе?

ДОРОТЕЯ. Очень.

ОНА. Я рада. Обязательно должен быть кто-нибудь кому бы я нравилась. Особенно в этом белье. Чего мне стоило натянуть его. Он правильно говорит, ты здесь не при чем. Иди, Антоний.

ОН. Не надо переходить границу, Надя.

ОНА. Ты перешел. А я за тобой. Мы ведь решили быть вместе. Во всем и всегда. Ты говорил: что бы не случилось с нами обоими, не дам ни тебе, ни себе разлучить нас. Ты говорил.

ОН. Я люблю тебя

ДОРОТЕЯ подвигается к дверям террасы.

ОНА. Если ты уйдешь… или улетишь… не знаю как там у вас принято… то он мне этого не простит. Никогда не простит, хотя и прямо не выскажет.

ДОРОТЕЯ. Что же мне делать?

ОНА. Не беспокойся. Я тоже пришла не одна. Мой приятель в ванной… (Кивает головой). Вот его кроссовки, носки и майка на стуле рядом с твоим бельем. Он молод, силен и готов меня ждать сколько надо. (Забирает с пола полотенце с ножом). Нас застала гроза и теперь он там отмокает. (Она еле ворочает языком). Я присоединюсь к нему сразу же после нашего с Антонием ежепятничного ритуала.

ДОРОТЕЯ. Так нельзя! Так не надо! (Становится на колени). Прошу Вас. Пожалуйста. Он действительно любит вас. Это видно.

ОНА. Пожалуй, что любит. Да ведь и я его тоже люблю. За это не беспокойся. Как бы мы не старались, разорвать эту ниточку трудно. И силы уже не те.

ДОРОТЕЯ (она вся дрожит). Простите меня, простите… зачем же я это сделала?!

ОН (жене). Ты видишь, что с ней истерика! Ей нельзя оставаться одной

ОНА. Мне тоже. Может быть, ты счастливее нас обоих. Потому, что можешь оставаться один. Всегда это мог. А я подыгрывала тебе. Рассказывала, как мне хорошо одной, когда ты неделями не со мной, когда ты работаешь здесь один. Рассказываю тебе, как мне хорошо одной в нашей общей постели мечтать о тебе по ночам, сторожить две подушки, половину ночи спать на одной, половину, как бы с тобой, на другой.

ОН. А значит это не так?

ОНА. Это не так. Мне одной плохо.

ОН. Почему же ты не сказала?

ОНА. Потому что тебе не даровано слышать. Это радость твоя, а потому и моя была тоже.

ОН. А теперь не так?

ОНА. Я не могу так стоять. Мне холодно.

Метнувшись к ней, он хватает с кресла халат.

Если ты укроешь меня, закричу.

Он застывает с халатом в руках. Держа в руке жгут полотенца, она подходит к ДОРОТЕЕ, которая все еще стоит на коленях, опускается рядом.

ОНА (ДОРОТЕЕ). Ты не все хорошо разглядела. (Показывает на себя). Здесь… и вот здесь уже виден возраст. Ты слышала его музыку?

ДОРОТЕЯ. Да.

ОНА. Тебе понравилось?

ДОРОТЕЯ. Очень.

ОНА. Чем?

ДОРОТЕЯ. Я не знаю. Он любит вас.

ОНА. Ты не ответила мне.

ДОРОТЕЯ (ей трудно сосредоточиться). Про что?

ОНА. Про музыку.

ДОРОТЕЯ. Музыку… что же музыка… Музыка это неважно, когда нет нежности.

ОНА. И я так думала. Ты слышала “Флорентийские ночи”?

ДОРОТЕЯ. Да

ОНА. Расскажи.

ДОРОТЕЯ. Сейчас не могу.

ОНА. Именно надо сейчас.

ДОРОТЕЯ. Я не могу словами.

ОНА. А чем можешь? Когда ты услышала… Он ведь тебе играл?

ДОРОТЕЯ. Да.

ОНА. Что захотелось сделать?

ДОРОТЕЯ. Коснуться его.

ОНА. Руками? чем?

ДОРОТЕЯ. Поцеловать.

ОНА. Ты увидела его рот?

ДОРОТЕЯ. Нет руки.

ОНА. Хотела поцеловать руки?

ДОРОТЕЯ. Да.

ОНА. Что тебе помешало?

ДОРОТЕЯ. Ничто.

ОНА. Так ты сделала?

ДОРОТЕЯ. Да.

ОНА. Конечно… В этой битве каждый за себя. (Пауза). У меня есть собака. Когда я прихожу домой, она бросается мне на грудь, каждый раз, как она прыгает ко мне, слезы наворачиваются от жалости к себе. И вот я думаю, как же так! ведь она меня по-настоящему любит. И он меня по-настоящему любит. И дети у нас хорошие и они меня любят. И внучка обожает. А я одна. Одна против собственной тяжести, которую не могу переложить, потому что она не перекладывается, как бы я не старалась, на мне остается.

Пауза.

То что я сказала насчет одинокой постели — это аллегория. Я люблю спать одна. Когда мне ночью плохо, я думаю: хорошо, что нет его рядом. Отчасти потому, что стыдно, отчасти потому, что боишься — а вдруг его присутствие не поможет. Ведь если рядом и не помогает, то это как лекарство, в которое единственное верил, а оно вдруг перестало действовать.

Пауза.

За этим следует срыв. И даже нарочно удаляешь его от себя, под разными предлогами удерживаешь на стороне, чтобы и для меня оставалась иллюзия чудодейственной силы любви. Эффекта присутствия в твоей жизни другого человека.

Пауза.

Поначалу мы этого не замечали. Было много надежд и иллюзий. Оба мы участвовали в живом деле: играли в одних ансамблях, он писал, я тут же слушала и сама исполняла; редактировала, правила ноты. Потом его музыка стала глубже, а процесс создания тяжелей. И мы разделились. Все было как будто также, как прежде, только я уже не играла в живых коллективах, я зачем-то теперь преподаю, а он пишет один. И уже не нужна ему моя редактура, он боится меня, боится что настолько я хорошо его знаю, что могу и не понять и не принять того нового и болезненного в нем… что обоих нас развело по разным углам.

Пауза.

Я осталась одна за границами темы. И мне хочется крикнуть: Но ведь это и моя музыка! Потому что из моей любви, изо рта моего, из моих болезней… Да я не кричу, потому что он этого и не отрицает. Повсюду, где только можно, об этом и говорит.

Пауза.

Может быть дело не в нем, а во мне самой. Но трудно вдруг обнаружить, что все твои символы, связанные с другим человеком — самообман… заговаривание судьбы. Что всякий другой человек, даже тот который тебя по-настоящему любит — стоит так же как ты, один против своей судьбы, своей печали, своего одиночества и своей старости.

Пауза.

Было время когда мы постоянно открывались друг другу на то и на это и верили, что наша любовная связка — гарантия против страха. Но вот, с каждым годом, привязанность становится сильней, а страх, между тем, больше. А казалось бы должно бы быть наоборот: чем больше привязанность, тем меньше страх. (Она смотрит в темноту террасы). Каждый из нас в одиночку выходит на поле своей души. А раз так, то никаких обязательств и все возможно. (Долгая пауза. Как бы очнувшись, она находит глазами девушку). Ну что, напугала я тебя? А если бы я все это… также проникновенно… перед тем как ты стала слушать музыку его… поцеловала бы руки тогда?

ДОРОТЕЯ (глухо). Поцеловала.

ОНА. Выходит, что ты сильная. Почему же он за тебя сильную боится, а за меня, слабую, нет?

ДОРОТЕЯ. Он боится за вас. Так страшно боится, ведь я это чувствую.

ОНА. Ты так понимаешь это…

ДОРОТЕЯ. Да.

ОНА. И ты честна теперь?

ДОРОТЕЯ. Да.

ОНА. А тогда ответь, честная моя девочка, искренно ответь, ты не можешь этого не знать, не чувствовать: он тебя хочет?

ДОРОТЕЯ (не сразу). Нет. Он боится меня.

ОНА. Это после полета. А до этого?

ДОРОТЕЯ. До этого хочет… хотел… (Смешавшись). Мне так показалось.

ОНА. А меня?

ДОРОТЕЯ. Он вас любит.

ОНА. Вот как разделила. А скажи почему… ты знаешь почему он хочет… хотел тебя?

ДОРОТЕЯ не отвечает.

Знаешь или не знаешь?

ДОРОТЕЯ. Знаю.

ОНА. Почему?

ДОРОТЕЯ. Я не могу говорить про это.

ОНА. Тебе стыдно.

ДОРОТЕЯ. Да.

ОНА. Однажды… он увидел в витрине в Страсбурге виолу де гамбу и влюбился в нее. Неистово захотел. Она была такая старенькая и так обветшала, что играть на ней было нельзя, она резонировала от ветерка и гладить ее было страшно, не то что играть. И вот он ее купил и не знал что с ней делать. Нарастить ей деки, затем чтоб играть или просто смотреть на нее. А на вид она была сильная, как бы юная даже. С ума он по ней сходил, оторваться не мог, все кругами ходил… Он хочет тебя сильней, чем ты представляешь. А ты?

ДОРОТЕЯ не отвечает.

Ты хочешь его как мужчину?

ДОРОТЕЯ (без голоса). Я не за этим…

ОНА (говорит крайне медленно, как бы совсем обессилив). А куда ты его повела, ты знаешь?

ДОРОТЕЯ не отвечает.

А там, куда он пойдет за тобой, он сможет писать? успокоиться? будет счастлив? Он сможет остаться там? Не погибнет?

ДОРОТЕЯ не отвечает.

Знаешь, почему он слушает нас? Не вмешивается, не прерывает? Потому что мы для него — огни на реке. В результате получится что-нибудь. Две ноты какие-нибудь свяжутся. (Подвинувшись близко к ее лицу говорит медленно, раздельно). Флорентийские ночи… это такие ночи, когда все отдашь за то, чтобы снова поверить в то, во что верить вдруг естественным образом перестаешь. Это страшные ночи.

ОН. Остановись. Ты же видишь, что с ней твориться.

ОНА. Огни на воде. (Обращаясь к мужу). Ну что, пожилой ребенок, полегче стало тебе? Когда о себе понемногу забыл… (Оставив девушку, механически, как во сне, она поднимается на ноги, подходит к креслу, кладет полотенце с ножом, надевает юбку).

8.

ОН (становится перед ней). Прости меня. Мне действительно стало легче. Все не страшно когда мы вместе. Прошу, не уходи сейчас. Все, все что я делаю, я делаю ради тебя. И ты знаешь это.

ОНА. Только что.

ОН (не понимая). Что?

ОНА. Только что она говорила тебе тоже самое. (Опомнившись, кладет блузку; которую было взяла. Забирает с кресла полотенце). Потом объяснимся теперь меня ждут.

ОН (хватает за плечи ее). Надя!

ОНА (стоит неподвижно, не глядя на него. Говорит безучастно, ровно). Не надо устраивать трагедии. Ничего не случилось. Все пойдет как раньше. Я привыкла к моим ночам. Ты чего то там испугался, но и это пройдет. Почему я должна всегда тебя успокаивать?

ОН (не отпуская ее). Я действительно испугался. Но не того, что теперь все люди по одну сторону, а я по другую… Это был первый рефлекс, он быстро прошел… А того, что теперь, если это действительно было со мной, а я этого не принял, поверить в это даже не захотел! то отныне я встал со всем, что я сделал, по одну сторону, а я — ничего еще не сделавший и ничего не могущий сделать выше, истинней этого вот единственного полета — по другую. Она разрушила все, что я собирал с таким чудовищным напряжением. Всю мою жизнь.

ОНА. Опять тебя надо жалеть; она виновата.

ОН (удерживая ее). Подожди! подожди! никто не виноват. Она тоже хотела как лучше. Да! я оскорбил вас обоих животным страхом. Но чем больше дерево, тем шире гнездо на нем. Мне не стыдно. Истерики мои, ты знаешь сама, стали реже, но как бы глубже. И каждый раз мне становится страшно так, как нельзя человеку страшиться. Но самое смешное-то в том, что я каждый раз ожидаю: сейчас. Обязательно что-нибудь лопнет, не выдержит, оборвется: сейчас. Но все кончается вдруг, исчезает бесследно. Как будто кто то выбрал специально для муки меня. А потом — тупые, унылые дни, когда я не слышу, не чувствую ничего…

ОНА. Ты мне… уже говорил… я знаю.

ОН (встряхивает ее). Еще раз скажу. Еще тысячу раз скажу. Потому, что ты — все, что меня составляет.

ОНА (без насмешки). Это Гитлер так говорил: Германия это я.

ОН. Послушай, что я скажу. Я летать не хочу. Я хочу, чтобы здесь… среди ползающих восстановился какой-нибудь… пусть мало-мальский милосердный порядок.

ОНА. Я не против. (Выходит из рук его). Прости, меня ждут. (Уходит в сторону ванной).

9.

Пауза. Он оглядывается и не сразу замечает ДОРОТЕЮ, которая отползла в угол и сжалась там.

ОН. Ты где?

ДОРОТЕЯ (не сразу). Я здесь.

ОН (приняв какое-то решение). Ты могла бы…

ДОРОТЕЯ (через паузу). Что?

ОН. Подняться со мною опять. Сейчас.

ДОРОТЕЯ (не сразу). Нет.

ОН. Почему? Ты меня презираешь?

ДОРОТЕЯ (качает головой). Я не могу.

ОН (говорит хрипло). Мне очень нужно. Сейчас. Хотя бы встанем над домом. Пожалуйста. Почему ты не можешь?

ДОРОТЕЯ. Это не так просто. Я не птица, Антоний… (Имя она выговорила с трудом). Я не могу взлетать когда захочу.

ОН. А когда ты захочешь?

ДОРОТЕЯ. Не знаю. У меня нет сил. Я даже встать не могу.

ОН. О, Господи! (Подходит к столу, разглядывает кроссовки и майку мясника, берет в руки носки, подносит к лицу… опомнившись, вешает обратно. Не стесняясь ДО­РО­ТЕИ). Вот что она делает там?

ДОРОТЕЯ. Тебе надо пойти.

ОН. Зачем?

ДОРОТЕЯ. Я не знаю. Тебе надо пойти.

ОН. Ты что же думаешь, я не хочу пойти за ней сейчас? Да меня выворачивает всего, так я боюсь за нее, но нельзя!

ДОРОТЕЯ. Почему?

ОН. Потому, что она не признает слабость. Потому, что она женщина, а я мужчина.

ДОРОТЕЯ (спокойно). Какая глупость. Иди.

ОН. Так идти?

ДОРОТЕЯ. Да скорее же! Умоляю тебя.

ОН (подсаживается к ней, гладит по щеке). Ты добрый ребенок.

ДОРОТЕЯ. Иди.

ОН. А с тобой то… ты то как?

ДОРОТЕЯ. Я хорошо. Иди же скорей.

Но встать он не успевает — со стороны ванной раздается вдруг истошный, в полный голос женский крик. Едва не опрокинувшись, он вскакивает на ноги.

ОН. Что? Ты слышала?

ДОРОТЕЯ (глухо). Да.

ОН (весь дрожит). Это что?

ДОРОТЕЯ. Я не знаю. Беги.

Быстро, почти бегом направляется он в сторону ванной комнаты. ДОРОТЕЯ поднимается. Ноги ее как бы подламываются и она ковыляет ко все еще распахнутым дверям балкона. Задержавшись у стула, отпускает с себя покрывало, в которое опять завернулась, одевается в свое платье; с трудом, повалившись боком на стул, обувается, встает, ковыляя подходит к двери. Она уже сделал шаг на террасу, когда в холле появляется Антон. Вид у него совершенно смятый. Он идет медленно, не видя перед собой.

ДОРОТЕЯ. Что? что случилось?

ОН. Ничего. Все в порядке.

ДОРОТЕЯ. Почему она так кричала?

ОН. Женщины кричат. Иногда. Ты не знала?

Пауза.

Послушай… вот что я… сказать… (Садится в кресло). Этот герой мой… Петрарка… он за тем убегал от девочки, которую увидел в церкви… Не за тем, что боялся погрязнуть в чем-нибудь слишком земном, а затем, что боялся — может быть даже и не сознавая этого, — боялся чего-нибудь нового небесного с ней. Именно того нового, к чему своим собственным шагом еще не дошел. (Голос его становится спокойней и тверже). Понимаешь меня?

ДОРОТЕЯ (отрывисто). Да. (Она стоит в дверях, очевидно делая усилия, чтобы удержаться на ногах).

ОН (продолжая как бы с собой разговаривать). Не надо нам потрясений, не спланированных нашей музой. И без того мы вполне уязвимы. Понимаешь меня?

ДОРОТЕЯ. Нет.

ОН (не слышит ее). Вот так! Когда-нибудь это должно было случиться.

Резко встает из кресла, возбужденно, не видя куда идет. Скрывается в коридоре по направлению комнат: кухни и спальни. ДОРОТЕЯ не знает на что ей решиться: уходить из квартиры или идти через холл — но за кем? Со стороны ванной комнаты появляется МЯСНИК. Бедра его обернуты полотенцем. Он свеж и бодр.

9.

МЯСНИК (проходя через холл). Дороти, не грызи ногти.

ДОРОТЕЯ с ужасом, оступаясь, попятилась два шага, но МЯСНИК уже перешел комнату. У дверей спальни он задерживается.

Добрый вечер, профессор. Узнаете меня?

ОН (голос из спальни). Да, я узнал.

Продолжая говорить, МЯСНИК исчезает на кухне, а затем возвращается с фруктовым пакетом и бутылкой шампанского.

МЯСНИК. Два года как я не наблюдал вас. Думаю, что пора встретиться. Практика у меня стала больше, но для вас я всегда найду время. Офис мой там же, а вот телефон изменился. Я запишу. (Подвинув с крышки рояля нотные листы и карандаш, записывает номер телефона. Бросив карандаш, идет в сторону ванной. На ходу). Доротея, не делай этого. (Исчезает)

10.

Через какое-то время в залу возвращается КОМПОЗИТОР.

ОН (оглядываясь). Доротея… Где вы?

Комната пуста, на террасе он тоже ее не видит.

Дороти! (Переступив порожек балконной двери, зовет). Доротея, ответьте. (Не получив ответа, идет в темноту). Доротея!

Вначале тихо, затем явственней проступает в исполнении скрипки, гамбы, лютни и флейты “Флорентийские ночи”.

Конец.

От автора.

Слышал я, что для простого — все просто.

Вот и образ летающей девочки, для которой все просто, не оставлял меня много лет. Все мне хотелось, чтоб она опустилась птичкой на мой подоконник, да я побаивался себя: сверх естественное, также как и безоглядную веру, надо перетерпеть. А способен ли я на это?

Повесть Павла Вежинова “Барьер”, которую когда-то, лет двадцать тому назад я прочитал, с каждым годом все меньше кажется мне сказкой. Не перечитывая книгу, я решил написать о своей Доротее. Так что эта пьеса не по мотивам скорее, а по сердечной привязанности.

Мое глубокое уважение и нежность, и соболезнование ко всем, кто когда-нибудь ждал или ждет Доротею, страшась и веруя, что поднимется в воздух с ней об руку и удержится на высоте.

Чередование сцен в пьесе выстроено таким образом, чтобы при склонности режиссера к символике или мистификациям, роли композитора и мясника мог исполнять один актер. Топографические понятия возраста для моих персонажей вполне безразличны.

Юрий Волков

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

129075, Москва, а/я № 2, тел. (095) 216 5995

Агентство напоминает: постановка пьесы возможна

только с письменного согласия автора