ТО ЛИ ДЕЛО В ТЕАТРЕ ТЕЛО
/ эротика на подмостках /
ФИГУРАНТЫ:
РЕЖИССЁР.
ОСТРОВСКИЙ-ГОЛЬДОНИ — драматург.
БРАТЬЯ ТУР И БРАТЬЯ ГРИММ — той же профессии.
ДАМОЧКА — вся из себя, но без всего.
ЗРИТЕЛИ, которым лучше не показывать то,
в чём они плохо разбираются.
Зрительный зал провинциального театра.
Перед занавесом режиссёр.
РЕЖИССЁР. Уважаемые зрители! Дамы и господа! Критики и самокритики! Сейчас мы представляем на ваше мнение постановку пьесы нашего замечательного драматурга Островского-Гольдони под интригующим названием «Не в свои сани не садись, Ваня» или, что одно и то же «Слуга всех господ». /Шум в зале /. В чём дело, господа присутствующие?
ИЗ ЗАЛА. Обман! Нам обещали детектив братьев Тур и братьев Гримм!
РЕЖИССЁР. Обещали. Ну и что ж?
ИЗ ЗАЛА. Нас на дуру не возьмёшь! Если вам удобно знать, мы — в театре этом — знать. Если бы не мы, то вы не в артисты бы пошли, а сгибали свои выи в цехе от древесной пыли.
РЕЖИССЁР. Ну, зачем так сразу? Мы ведь вас ни разу.
ИЗ ЗАЛА. Импотенты, вашу мать. Требуем билет вертать. Не желаем слушать ложь. Детектив вынь да положь.
РЕЖИССЁР. Импотенция всегда явный признак мастерства. Что касаемо заказа, братья Тур и Гримм не сразу смогли выполнить его. Детектив у них на даче. Без зарплаты дети плачут. И они, скрепя сердца, ждут печального конца.
ИЗ ЗАЛА. Ничего не понимаем… Детектив ваш отменяем?
РЕЖИССЁР. Нет отмене — да премьере!
ИЗ ЗАЛА. Так о чём вы, в самом деле?
РЕЖИССЁР. Всё о том же, господа. О чём вы, о том и я.
ИЗ ЗАЛА. Значит, вы не виноваты?
РЕЖИССЁР. Ни на чуть.
ИЗ ЗАЛА. А кто тогда?
РЕЖИССЁР. Объясняю, братья. Звать их Гримм и Туры. До того зазнались, что взобрались на котурны. Раз макулатурят и товар их ходкий, спорить с ними трудно за столом без водки. Утверждают, будто без них рухнет театр. Возражать боимся: ну, а вдруг, как раз! Оттого и вышло, дышло повернули, и мы без премьеры, и теперь, на стульях, вы скрипите злостью не на них — на нас… Не машите тростью, выколите глаз.
ИЗ ЗАЛА. Объясните им для виду, их отказ нанёс обиду племени друзей театра.
РЕЖИССЁР. Мы решим всё это завтра. А сегодня вам — Гольдони… Тут уж мы без церемоний. А Островского допреж вам представит мой помреж.
ИЗ ЗАЛА. Обманули, сидоровы козы! Даёшь детектив или учиним такой ералаш, что переполните штаны.
РЕЖИССЁР. Ну чего нам ссориться — вам отплатим стОрицей. Вы ж лишите себя чувства, что посетили храм искусства. А ведь в этом храме есть, что увидеть и унесть.
ИЗ ЗАЛА. Унести-то, унесём, но не храм, а ноги в нём. / Устремляются к выходу /. Боже мой, как мы наивны! Эти громы, эти гимны об искусстве, что для масс. С этих пор в театр мы — пас!
Входит Островский-Гольдони.
ОСТРОВСКИЙ-ГОЛЬДОНИ. Дожили! В наш мутный век нет искусства без помех.
РЕЖИССЁР. Кажется, схожу с ума. Исчерпали мы себя. Кто вернёт их, подскажите? / Из глубины кулис возникает неизвестная дамочка /. Мы не вверх взмываем — вниз…
ДАМОЧКА. Я верну… К тому ж, на бис!
РУЖИССЁР / бледнея /. Я ведь говорил вам, мисс…
ДАМОЧКА. Но ведь зритель убежал…
РЕЖИССЁР. Кто б его не ублажал…
ДАМОЧКА. Ерунда, я ублажу. Заодно и докажу, что таланту нет преград, если только он — талант. / Раздевается /.
ОСТРОВСКИЙ-ГОЛЬДОНИ. Браво, девочка, вперёд! Драматурги за народ. Без него мы — пустота…
ДАМОЧКА. Руку дружбы, господа!
Разделась. Зрители, толпящиеся к выходу, поворачивают вспять, вновь заполняя зал.
РЕЖИССЁР. А она не так плоха: бёдра, груди, зад, бока…
Зрители неистово аплодируют.
ОСТРОВСКИЙ-ГОЛЬДОНИ. Для неё создам шедевр. Я не импотент, а нерв.
РЕЖИССЁР. Зачисляю её в труппу. Пусть нелепо, даже глупо. Но зато спасу театр. У меня уже идея прокрутилась в голове. Это тело два злодея прокоптят на вертеле. А когда оно созреет, чтобы жертвою их пасть, тех, кто в зале, мы заставим в сексистерику всех впасть.
ОСТРОВСКИЙ-ГОЛЬДОНИ. Это станет сверхзадачей. Это будет сверхудачей. И к тому же в своей пьесе уделю злодеям места, сколько влезет.
Вбегают братья Тур и Гримм.
БРАТЬЯ. Ребята, вместе победим! А что касаемо девицы, готовы сходу ей помочь, вальпургиеву устроив ночь. Согласно плану нашей пьесы, девицу изнасилуют повесы. На помощь ей придёт сержант. Хоть в чине мал, но виден франт. Повес убьёт или отправит на срок от двух и до пяти. А дЕвице плечо подставит, чтобы к мамаше отвести. Мамаша — из прожженных видно — за дочь и рада и обидно. Жених не плох, нерядовой. К тому ж сержант — не рядовой. Обидно только, что вмешался, когда девчонка искушалась. Мог бы чУток повременить, чтобы страстям не навредить.
РЕЖИССЁР / братьям /. Обойдёмся и без вас, но беру на всякий случай. Поумнели — это раз. И, к тому же, в этой буче, на любой галиматье, если только в ней есть случка, залы наберём вполне. Несмотря, что на дерьме, став могучей, в театре, кучкой.
Слышны бурные аплодисменты.
ДАМОЧКА / вбегает голая и счастливая /. Я сподобилась, друзья, буре громовых оваций. Никогда я не была так мила и вся из граций. Мне кричали чёрти что, предлагали денег кучу. Мемуары напишу и всё это в них озвучу. Незачем пренебрегать, раз удача плывёт в руки. За неё я ухвачусь с цепкостью навозной мухи.
РЕЖИССЁР. Что ж, я снова на коне! Театр вечен, ясно мне. И не надо убеждать. Будто это всё — штукарство.
ОСТРОВСКИЙ-ГОЛЬДОНИ. Нытикам, «Вишневый сад», мы припишем как лекарство.
БРАТЬЯ ТУР и БРАТЬЯ ГРИММ. Театр нуждается во всех: голых, умных и одетых. Зритель жаждет лишь утех, значит, мы его утешим. Мы строчим наперебой драмы, фарсы и либретто. Мы кричим: «Иди и пой! Если страстью ты согрета». На оконных витражах мы развесим по афише, а — на каждой — не она, а то, что в ней, слегка пониже.
ВСЕ ВМЕСТЕ. Приходите, господа! Ждут спектакли вас и пьесы. Чтобы вас к себе зазвать, мы афишами обвесим все дома и все столбы. Вас надежда не обманет. Предпочёвших кокаин, голой женщиной приманим. Вас заставим позабыть обо всех тревогах мира, коль сумеем раздобыть голых разного калибра.
Борис Иоселевич
"Человек подушка"..А вот встречали всех и сопровождали