Вечный покой и бесконечное одиночество в творчестве великих художников
Уединение, покой и одиночество — совершенно разные вещи, уверен кандидат филологических наук и искусствовед Константин Плотников. Эти различия прослеживаются и в живописи, нужно только присмотреться. Т&Р публикуют конспект лекции, организованной просветительским проектом ScienceMe, на которой Константин Плотников на ярких примерах показывает, как художники изображали одиноких и спокойных.
Кандидат филологических наук, искусствовед, доцент кафедры культурологии и социальной коммуникации РАНХиГС, доцент гуманитарного факультета НИУ ВШЭ.
Самоизоляция, в которой мы все находились по необходимости, не приравнивается ни к уединению, ни к покою. Уединение — осмысленное и свободное действие, которое не следует путать с одиночеством. Это пример добровольного отстранения от общества, человек сам принимает решение. Стремление к уединению может быть вызвано усталостью от информации, общением с людьми, а одиночество, наоборот, — тяжелое состояние тоски по общению и пониманию.
Я решил затронуть тему уединенного состояния героя в русской живописи.
Хочу обратиться к европейскому контексту, к XVII веку, и начать с творчества Рембрандта. Именно в этот период был открыт тот самый мир, в котором мы до сих пор живем, эпоха Нового времени.
Рембрандт «Философ, размышляющий в своей комнате»
Картина «Философ, размышляющий в своей комнате» (1632) показывает философа-отшельника. Это первая работа, о которой я бы хотел рассказать. Переворот, произошедший в XVII веке, обычно описывается как торжество человека, выход на антропоцентричный уровень. В действительности произошло нечто прямо противоположное: «Открылась бездна звезд полна; звездам числа нет, бездне — дна». В такой ситуации оказывается человек в XVII веке.
Образ ученого-отшельника можно найти на многих полотнах XVI–XVII веков, но именно здесь видна сосредоточенная неподвижность мыслителя, которая контрастирует с рвением женщины, орудующей щипцами в камине в левой части картины. Основная мысль, заложенная здесь, — то, что главным действующим лицом на полотне является пространство.
Русская поэтесса Ольга Седакова так говорила о Рембрандте: «Живопись зрелого Рембрандта (не скажу того же о его графике) очень быстро становится невидимой. […] На мой взгляд, только иконы делают это еще быстрее. В разных описаниях пластического строя иконы, которые мне встречались («обратная перспектива», символика цвета, особые свойства линейности, вопрос о свете и освещении), мне недостает такого примечания: всего этого видеть не стоит; эти глаза нужно закрыть. […] То, что называют вещью искусства… […] …исполняет две противоположные задачи. О первой говорят постоянно: запечатлеть, то есть дать неоспоримо остаться среди всего, что исчезает. О другой, противоположной задаче, не вспоминают: так же явственно подойти к пределу собственного пропадания: то есть к несущественности всего, что в этой вещи видимо, слышимо, понимаемо. Вещь становится мифом, тем, чего никогда и нигде не было — именно потому, что оно всегда и везде есть».
Для понимания творчества Рембрандта важна следующая мысль: «Мало кто так чувствовал беспомощность человека, как Рембрандт; может быть, с библейских времен не чувствовали… […] Беспомощность, бесформенность, подслеповатость, глуховатость, увечность, неспособность твердо держаться на ногах… Стоящим людям у Рембрандта всегда как будто не хватает посоха или поводыря… […] Но вот что интересно: этому жалкому, этому совсем смертному созданию, этому калеке от рождения — рембрандтовскому человеку — хорошо.
Ему хорошо, потому что он что-то узнал. Он совсем свободен, совсем в себе. Ему не нужно ничего другого, достижимого или недостижимого. Он ничего не лишен. Все с ним».
Ярким примером становления пространства, его главным действующим лицом становятся фильмы Джима Джармуша. Например, в фильме «Патерсон» пространство — это некая граница между воображаемым миром и реальностью. В фильме «Предел контроля» один из героев произносит фразу: «У Вселенной нет ни середины, ни краев, реальность условна». Условность реальности, существующая внутри каждого художественного произведения, здесь становится основным мотивом.
Каспар Давид Фридрих «Вид из студии художника»
Следующий мотив является ключевым для разговора об искусстве XIX века и ситуации в русском искусстве в частности. Поговорим о художнике, который существенно повлиял как на мировое, так и на русское искусство в том числе, о Каспаре Давиде Фридрихе. Картина «Вид из студии художника» (1805) является открытием в искусстве.
Уникальность заключается в том, что немецкий художник ввел в изобразительное искусство новый мотив — вид из окна. Он три года работал в дрезденской студии с чудесным видом из окна, при этом Давид Фридрих не писал с натуры, а доверил изображение того, что за окном, своему воображению. Главным для художника здесь становится не интерьер, и не пейзаж за окном, а граница, которая хоть и не принадлежит ни одной из сторон, но позволяет существовать им обеим.
У голландцев XVII века, и даже в упомянутой картине Рембрандта, окно всегда выполняет служебную функцию — источника света. У Каспара Давида Фридриха — это порог познания, гносеологический инструмент, окно задает прямой вопрос о природе реальности. Картина — окно в другую реальность на стене. Мы знаем два мира, но не знаем, какому из них принадлежит окно, это граница потустороннего. Какая из двух иллюзий ближе нашей действительности?
Каспар Давид Фридрих «Женщина у окна»
Картина «Женщина у окна» (1822) написана гораздо позднее.
Скорее всего, здесь художник изобразил свою жену, поскольку героиня стоит спиной к зрителю. Как и в последующих картинах художника все герои изображены со спины, они находятся в диалоге со вселенной, но не со зрителями. Фридрих создал символический портрет человеческого познания, граница которого определяется формой окна. Можно сказать, что Фридрих визуализирует вопрос Иммануила Канта: «Каковы границы моего познания?». Мы заперты в сумрачной комнате нашего «я», не в силах добраться до светлого рая за оконной рамой, и все, что находится за этим окном, кажется нам соблазнительным миражом. Живопись делает видимым не мир, но мысли о нем.
Когда мы вглядываемся в картину Ивана Крамского «Христос в пустыне», пытаемся понять задумку художника. Пейзаж, напоминающий лунную поверхность, как будто неживой и устрашающий, на самом деле создавался Крамским по открыткам и фотографиям Крыма, где располагались песчаные монастыри. В этой картине, показанной на Второй передвижной выставке, образ Христа сравнивают с русским Гамлетом.
Страдающий бог-человек. В первую очередь Крамской трактует его человеческую сущность как преобладающую. Отсюда сравнение Христа с русским Гамлетом. Напомню о Гамлете Пастернака: «…Выхожу на подмостки, прислонясь к дверному косяку». Пастернак понимает, что человек — это граница, он находится ни внутри, ни снаружи, это пограничное состояние. Сразу хочется вспомнить строки Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».
В первой половине XIX века в русском искусстве по следам немецких романтиков началось завоевание личности, которая стоит лицом к лицу с окружающим миром
Этот мир может быть рассмотрен как природа, вселенная, бог или история. С середины столетия вперед выходит ощущение одиночества человека перед лицом смерти. С годами это ощущение переживается все острее. Лев Толстой, который пишет «Смерть Ивана Ильича», поздний Николай Ге, Фридрих Ницше, который повлиял на весь ХХ век, а также знаменитое понятие Мартина Хайдеггера «заброшенность в бытие», которое означает неизбежное «возлагание» ответственности за существование на самого себя.
Ге «Христос в Гефсиманском саду»
Мы переходим к образу Христа в творчестве Ге. Это картина «Христос в Гефсиманском саду» (1880). Она находится на границе двух миров. Ге решает эту работу в решительном ответе — в принятии пути Христа. Двойственность Христа здесь образуется благодаря контрасту светотени. Христос в этот момент тотально одинок, но он решительно принял свой путь.
Врубель «Демон сидящий»
Точкой отсчета в картине Врубеля «Демон сидящий» стал не герой Михаила Лермонтова, а опера 1885 года Антона Рубинштейна. Благодаря влиянию музыки он хотел написать нечто демоническое, дух страдающий, скорбный и величавый. Это немыслимое вселенское одиночество творца. Отчасти это автопортрет художника. Врубель, будучи любимым учеником Павла Чистякова, обладал блестящей школой рисунка.
Разбирая творчество Казимира Малевича, для меня, в том числе и для многих исследователей, занимающихся авангардом, важны крестьянские циклы. Конечно же, особенно второй крестьянский цикл Малевича, потому что там художник впервые показывает крестьян как пассивных героев внутри заброшенного пространства, при этом в этих героях есть некоторая устойчивость, некая сила и внутреннее сопротивление.
В набросках своей автобиографии в 1933 году, во время коллективизации, Малевич рисует подчеркнуто идиллическую картину крестьянства времен своего детства. Образ крестьянства проходит очень многое в авангарде 20–30-х годов. Это сложная, неоднозначная тема массовых движений, и внутри личности она решается совершенно по-разному. С одной стороны, мы видим русских авангардистов, которые зачастую идеализируют народную жизнь. На картине крестьянин как будто бы не один, в этом пространстве он как будто стерт, но коллективно один. Все вместе, но по одному. Идея человека-массы и его единичности также очень важна.
Завершить свое выступление я хотел бы словами Эпиктета, философа актуального на сегодняшний день направления: «Страдания не являются результатом событий в нашей жизни, но зависят от того, как мы относимся к тем или иным событиям».
Важно не то, что с вами происходит в мире, важно то, как вы пытаетесь это осмыслить.
Искусство быть одиноким: художники и изоляция
Для одних это одиночество, для других — одиночество.
Эти несколько недель, проведенных в нашем карантине от коронавируса среди комнатных растений, соседей по комнате, домашних животных или других значимых людей, могут побудить нас взглянуть внутрь себя. Что мне теперь есть на обед, когда никто не смотрит? Почему я так много занимаюсь спортом? Являются ли хрупкие основы моей социальной жизни просто серией гражданских договоров, которые оцениваются транзакциями, происходящими на пространственных и социальных территориях?
от The New YorkerВозможно, еще несколько недель карантина по коронавирусу дадут ответы.
Мы не первые, кто сталкивается с этими вопросами и живем в это время. Фактически, художники, писатели, поэты и другие творческие люди веками находили вдохновение в подобных обстоятельствах. Искусство одиночества — не современное искусство.
Вернемся к теме: художники. Как они ценят или презирают изоляцию при различных обстоятельствах? Такие артисты, как Шарлотта Саломон, Феликс Нуссбаум, и многие другие были вынуждены уйти в подполье во время Второй мировой войны, в то время как другие, такие как Эдвард Мунк и Анри де Тулуз-Лотрек, просто не могли найти социальной точки опоры в обществе.
Кроме того, есть такие, как Яёи Кусама и Франсиско Гойя, которым просто все равно, чтобы участвовать в социальных условностях.
Эта статья время от времени выходит на тяжелую территорию и включает упоминания о психических заболеваниях и войне — убедитесь, что эмоционально вы находитесь в хорошем месте, прежде чем читать.
Распространено мнение, что одиночество приводит к созданию великих произведений искусства. Будучи удаленным от волнений общества, художник может использовать свое собственное пространство и превращать художественные идеи в арт-объекты.
Это не всегда так, особенно после нашего постмодернистского мышления. Но определенно есть художники, которые рассматривают изоляцию как часть творческого процесса. Они активно ищут безмолвные пространства, в которых они могут самоизолироваться. Ли Краснер и Джексон Поллок жили в скромном доме с деревянной черепицей в отдаленной части Хэмптона, пока Краснеру пришлось съехать из-за измены мужа.
На другом конце спектра есть художники, которые жили одинокой жизнью, потому что были вынуждены скрываться из-за войны, преследований или психических заболеваний.
Вы узнаете некоторых из этих художников, которые жили изолированно?
1.
Шарлотта СаломонМежду 1940 и 1942 годами молодая немецко-еврейская художница по имени Шарлотта Саломон создала около 784 картин, скрываясь от нацистских властей на юге Франции. Менее чем через год ее схватили и депортировали в Освенцим, где она и ее будущий ребенок были убиты нацистским режимом.
То, что стало известно после того, как война утихла, было сериалом под названием Жизнь? или театр? — графическое повествование о разбитой семье, страдающей от самоубийства, психического заболевания, убийства и еврейского происхождения.
Шарлотта Саломон рисует в своем саду около 1939 года. Предоставлено Историческим музеем Юда © Фонд Шарлотты Саломон.Из-за ее безвременной кончины и ее убийство ее деда, Имя Саломон практически не существует в мире искусства. Но ее искусство не может быть ограничено рамками искусства аутсайдеров, феминистского искусства или даже искусства Холокоста.
Работы Саломона считаются предшественниками сегодняшних графических романов. Кроме того, ее использование символических цветов, резких мазков, мягких кривых и геометрических форм отсылает к работам великих художников-модернистов, таких как Гоген, Ван Гог, Шагал и Пикассо. Подобное Мунку отчаяние, очевидное в ее работах, — это художественная передача эмоциональной и физической изоляции семьи. На это почти трудно смотреть.
Вы можете увидеть большую часть работ Salomon на Еврейский исторический музей в Амстердаме.
Приобретите билеты в Еврейский исторический музей.
2.
Эдвард МункВ творчестве Мунка искусство возвышенного сочетается с искусством одиночества. Из своей заброшенной студии в Экели, Ослоон соединил символизм 19-го века и экспрессионизм 20-го века.
Эдвард Мунк в своей студии в Экели, 1943 год. Фотография любезно предоставлена музеем Мунка.
Его пропитанные тревогой полотна — одни из самых известных модернистских работ прошлого века. Из-за долгой истории психических заболеваний, шизофрении и плохого здоровья в своей семье Мунк часто оказывался изолированным от общества и помещенным в карантин в собственных адских галлюцинациях. В 1908 году после приступа алкоголизма и нервных срывов он был госпитализирован в клинику психического здоровья в Дании.
«Я не могу избавиться от болезней, потому что многое в моем искусстве существует только благодаря им».
Мунк, который рисовал Крик, его часто охватило чувство отчаяния и одиночества, которое характеризовало его творчество. Его композиции изображают болезненно отстраненных людей или группы, которые изолированы в компании других людей.
Автопортрет. Ночной странник пользователя Munch.Последние 28 лет своей жизни он провел в относительной изоляции в своей студии Ekely. Он продолжал писать автопортреты своего прозаического существования, чтобы запечатлеть уединенную природу жизни, какой он ее видел.
Сегодня вы можете увидеть многие картины и рисунки Мунка в Музее Мунка в Осло.
3.
Франсиско ГойяВ последние годы жизни Гойя купил дом на окраине Мадрид называется la Quinta del Sordo (Вилла глухих). Он был назван в честь предыдущего владельца виллы, но, по совпадению, сам Гойя в тот момент своей жизни был глухим.
Он страдал от редкого аутоиммунного заболевания, называемого синдромом Сусака, которое характеризуется галлюцинациями, параличом и потерей слуха — всем, что было у Гойи. Это делает открытие в Кинта-дель-Сордо, спустя годы после смерти художника, еще более мрачным.
Открытка 1907 года, на которой изображен общий вид Мадрида с ныне разрушенной Кинта-дель-Сордо на переднем плане.Спрятанный в самоизоляции и за много миль от общества, Гойя усовершенствовал искусство быть наедине со своими демонами. Он нарисовал серию фресок прямо на стенах виллы. Они стали известны как Черные Картины. Это сцены оккультных ритуалов, гротескного каннибализма, людей, избивающих друг друга до смерти палками, уродливых ведьм и рогатых зверей.
Он намекает на болезненное вырождение человечества.
От комического художника, изображающего легкомысленный образ жизни в стиле рококо и знаменитого придворного художника, до циничного политического сатирика и безудержного художника о жестоком правлении Наполеона над Испанией — Гойя видел все это. В Черная живопись являются конечным результатом его разочарования, а также, возможно, наиболее честными изображениями истинной природы человечества. По правде говоря, кошмарные изображения Гойи не поддаются интерпретации.
Двое стариков едят суп / Ведьминское пиво из Черная живопись.При жизни Гойя ни разу не упомянул о существовании картин. Они не предназначались для аудитории.
Гойи Черная живопись были срублены со стен Кинта-дель-Сордо и прикреплены к холстам, которые сейчас выставлены в мадридском Музей Прадо.
Купите билеты в музей Прадо.
4.
Эдвард ХопперОн художник, достигший совершенства в искусстве одиночества.
Консервативно воспитанный Эдвард Хоппер долгое время жил в своей Нью-Йорк квартира страдает от того, что его друг Уолтер Титтл назвал «длительными периодами непобедимой инерции». Затворник Хоппер страдал от депрессии и чувствовал себя изгнанным из мира в целом.
Ужасное отчуждение Хоппера делает его одним из немногих художников, которые правдиво отражают безразличную природу городской изоляции. Его стиль американской живописи не имеет себе равных в изображении обыденности жизни в одиночестве.
Одиннадцать утра пользователя Эдвард Хоппер.Здесь мы видим, как образ жизни художника становится предметом обсуждения, с добровольным карантином, подразумеваемым закрытыми дверями и темными коридорами, которые не ведут ни к чему, что мы видим.
Актуальный и интересный пост от u / iam4real on r / trippinthroughtime.Картины Хоппера основаны на эффектах модернизации. Они отражают чувство абсолютной изоляции в эпоху высокой социализации. Это проблема 21-го века, которая вызывает в воображении такие термины 21-го века, как «экзистенциальный кризис».
Фактически, сам Сартр гордился бы тем, что Хоппер визуализировал окна, которые не уступают место пейзажу, и отражающие поверхности, лишенные каких-либо реальных отражений — все из которых не имеют выхода.
Вы можете увидеть изображения городской изоляции, сделанные Хоппером, на Музей американского искусства Уитни в Нью-Йорке.
Купите билеты в музей Уитни.
5.
Яёи КусамаКусама — живое воплощение эксцентричного, измученного художника. Это образ, который проникает в каждую часть ее жизни, от того, как она разговаривает, до ее визуального языка и даже места, где она живет, что, кстати, является психиатрическим убежищем в Токио. Она увлекается искусством одиночества.
Ее детство было пронизано консерватизмом и бурным воспитанием. Ее отец был близок к другим женщинам, а мать Кусамы часто использовала юную художницу, чтобы шпионить за внебрачными связями ее отца. Ей не разрешалось рисовать или общаться с противоположным полом, и вскоре якобы у нее развилась фобия к мужчинам, а также к интимным социальным контактам.
Кусама использует искусство, чтобы справиться с одиночеством как образом жизни. Она очень много говорит о том, что искусство является анекдотом ее «болезни». Ее непреодолимая потребность проникнуть в концепцию бесконечности и представить ее как искусство проявляется во всех ее всемирно известных Бесконечные Комнаты. Это зеркальные комнаты, наполненные светом и предметами искусства, которые через изображения переходят порог социальных сетей. Оттуда этими изображениями бесконечно делятся в виде селфи и хэштегов. Это одновременно гиперсвязность и нарциссическая изоляция.
Ее новее Бесконечные Комнаты спотыкаются, чем когда-либо.Она провела большую часть последних 50 лет, живя и работая в психиатрической лечебнице, которую называет своим домом. Отчасти ее самоизоляция связана с нервными расстройствами и галлюцинациями, возникшими в детстве. Но есть также неоспоримая необходимость изолировать себя от шума общества, в котором она чувствует себя вытесненным.
Вы можете увидеть искусство Кусамы по всему миру. Если все пойдет хорошо с карантином от коронавируса, в мае 2020 года ее выставка под открытым небом. КУСАМА: Космическая природа состоится в Ботаническом саду Нью-Йорка..
Купи билеты на КУСАМА: Космическая природа
6.
Анри де Тулуз-ЛотрекаАнри де Тулуз-Лотрек, рано ценивший искусство уединения, был французским художником кабаре и карикатуристом в конце 19 века. Он известен своими легендарными плакатами, написанными вручную для Мулен Руж.
Но Тулуз-Лотрек также страдал от ряда врожденных заболеваний, включая карликовость. Художник, чьи инвалидность объясняется семейной историей инбридинга, даже имел расстройство, названное в его честь: синдром Тулуз-Лотрека.
Тулуз-Лотрек в серии фотографий, сделанных его другом, Морис Гвиберт.Его болезни и инвалидность привели к ухудшению психического здоровья. Он изолировал себя от общества, которое, особенно на рубеже веков, не ценило его в полной мере.
Художник много времени проводил в публичных домах, слишком много пил и выработал особый стиль самоуничижительного юмора. Он даже напечатал визитки с надписью: «Анри де Тулуз-Лотрек, неудачник искусства».
Однако не работа Тулуз-Латрека в кабаре дает представление о его глубокой изоляции. Эта заслуга принадлежит сотням постимпрессионистских картин и рисунков секс-работников, которые он сделал, когда 20 лет жил в своей студии на Монмартре — месте, откуда он редко покидал.
В постели из Ла Лит серия Анри де Тулуз-Лотрека.Поскольку он не мог присоединиться к обществу, он покупал те части общества, которые мог себе позволить. Его картины запечатлели личные, неохраняемые моменты красивых людей — моменты, которые он сам никогда не мог получить. Пара спит на кровати, в комнату проникает утренний свет, женщины страстно целуются, влюбленные в объятиях. Тулуз-Лотрека Ла Лит серия — это не что иное, как окно в самоизоляцию художника.
Вы можете увидеть работы Анри де Тулуз-Латрека в Музей Орсе в Париже.
Купить билеты в Musée d’Orsay
Не совсем освоили искусство одиночества? Возможно, образ жизни художника просто не для вас. Здесь 25 связанных с путешествиями вещей, которые нужно сделать дома в карантине из-за коронавируса так что вы можете держать одиночество в страхе. В противном случае наслаждайтесь одиночеством!
Теги: КультураКультура дома
Как искусство помогло мне увидеть красоту одиночества | Книги
Представьте, что вы стоите ночью у окна на шестом, семнадцатом или сорок третьем этаже дома. Город предстает как набор клеток, сотни тысяч окон, некоторые из которых затемнены, а некоторые залиты зеленым, белым или золотым светом. Внутри незнакомцы плавают взад и вперед, занимаясь своими делами в свободное время. Их можно увидеть, но нельзя до них дотянуться, и поэтому это заурядное городское явление, доступное в любом городе мира в любую ночь, передает даже самым светским людям трепет одиночества, его тревожное сочетание разлуки и разоблачения.
Вы можете быть одиноки в любом месте, но у одиночества есть особый привкус, который приходит от жизни в городе, окруженном миллионами людей. Можно подумать, что это состояние было противоположно городской жизни, массовому присутствию других людей, и все же простой физической близости недостаточно, чтобы рассеять чувство внутренней изоляции. Можно — даже легко — чувствовать себя одиноким и одиноким, живя бок о бок с другими.
Города могут быть одинокими местами, и, признавая это, мы видим, что одиночество не обязательно требует физического уединения, а скорее отсутствие или нехватка связи, близости, родства: неспособность найти столько близости, сколько хотелось бы.
Я знаю, каково это. Я был гражданином одиночества. Я отсидел в пустых комнатах. Несколько лет назад я переехал в Нью-Йорк, пробираясь через ряд квартир, сдаваемых внаем. Новые отношения внезапно обратились в прах, и хотя у меня были друзья в городе, одиночество парализовало меня. Чувства, которые у меня были, были такими грубыми и подавляющими, что мне часто хотелось найти способ полностью потерять себя, пока их интенсивность не уменьшилась.
Откровение одиночества, вездесущее, безотчетное чувство, что я нахожусь в состоянии недостатка, что у меня нет того, что должно быть у людей, и что это связано с каким-то серьезным и, несомненно, внешне безошибочным недостатком в моей личности : все это ускорилось в последнее время, нежелательное последствие того, что его так скоро отпустили.
Не думаю, что это было не связано с тем фактом, что я приближался к середине своего тридцатилетия, возрасту, когда женское одиночество больше не является социально санкционированным и несет с собой постоянный запах странности, отклонения и отказ.
Опыт был очень болезненным, но по прошествии нескольких месяцев я стал странным образом очарован им. Одиночество, как однажды пел Деннис Уилсон, — это совершенно особое место, и я начал задаваться вопросом, может быть, он прав, не было ли в этом чего-то большего, чем кажется на первый взгляд, — если на самом деле одиночество не заставляет задуматься некоторые из более крупных вопросов о том, что значит быть живым.
Были вещи, которые сжигали меня не только как частное лицо, но и как гражданина нашего века, нашего пиксельного века. Что значит быть одиноким? Как мы живем, если мы не связаны интимными отношениями с другим человеком? Как мы связываемся с другими людьми? Является ли секс лекарством от одиночества, и если да, то что происходит, если наше тело или сексуальность считают девиантными или поврежденными, если мы больны или лишены красоты?
Я был далеко не единственным, кто ломал голову над этими вопросами. Всевозможные писатели, художники, кинематографисты и авторы песен исследовали тему одиночества, пытаясь нажиться на нем, решить проблемы, которые оно провоцирует. Но в то время я начал влюбляться в образы, находить в них утешение, которого не находил больше нигде, и поэтому провел большую часть своих исследований в области визуального.
Очевидно, начать нужно с Эдварда Хоппера, этого стройного и молчаливого человека. Родившийся в конце 19 века, он провел свою трудовую жизнь, документируя жизнь в электрически беспокойном мегаполисе. Хотя он часто сопротивлялся представлению о том, что одиночество было его ремеслом, его центральной темой, его сцены с мужчинами и женщинами в пустынных кафе, офисах и вестибюлях отелей остаются характерными образами городской изоляции.
Люди Хоппера часто находятся в одиночестве или в тревожных, необщительных группах по двое и по трое, застывших в позах, которые кажутся признаками бедствия. Но это не единственная причина, по которой его работы так тесно связаны с одиночеством. Ему также удается уловить кое-что из того, что он чувствует, посредством странной конструкции его городских планировок.
Take Nighthawks , который писательница Джойс Кэрол Оутс однажды описала как «наш самый пронзительный, непрестанно тиражируемый романтический образ американского одиночества».
Я годами смотрел на него с экранов ноутбуков, прежде чем наконец увидел его лично, в отеле Whitney одним душным октябрьским днем. Цвет поразил меня первым. Зеленые стены, зеленые тени, падающие шипами и ромбами на зеленый тротуар. Нет на свете тени, которая бы лучше сообщала о городской отчужденности, чем эта ядовитая бледная зелень, возникшая только с появлением электричества и неразрывно связанная с ночным городом стеклянных башен, пустых освещенных офисов и неоновых вывесок.
Но по-настоящему меня остановило окно: стеклянный пузырь, отделявший закусочную от улицы, изгибался извилистым образом в противоположную сторону. Невозможно было заглянуть в светящееся внутреннее пространство, не испытав быстрого ощущения одиночества, того, каково это чувствовать себя отгороженным, стоять в одиночестве на стылом воздухе.
Стакан — стойкий символ одиночества, и не зря. Почти сразу, как только я прибыл в город, у меня возникло ощущение, что я заперт за стеклом. Я не могла протянуть руку или установить контакт, и в то же время я чувствовала себя опасно незащищенной, уязвимой для осуждения, особенно в ситуациях, когда одиночество было неловким или неправильным, когда я был окружен парами или группами.
Это то, что Хоппер повторяет в своих странных архитектурных конфигурациях: чувство разделения, отгороженности стеной или загоном сочетается с почти невыносимым обнажением. «Вероятно, я одинок», — сказал он однажды в интервью, и его картины излучают эмпатическое понимание того, на что это похоже.
Вы могли бы подумать, что это сделает его работу мучительной, но, напротив, я обнаружил, что это облегчило бремя моих собственных чувств. Кто-то другой боролся с одиночеством и нашел в нем красоту и даже ценность.
Одиночество касается не только одиноких. Он также может охотиться на людей, жизнь которых кажется густонаселенной. Так обстоит дело с Энди Уорхолом, который почти никогда не оставался без блестящего окружения, и все же чьи работы удивительно красноречивы в отношении изоляции и проблем привязанности, проблем, с которыми он боролся всю жизнь.
Искусство Уорхола патрулирует пространство между людьми, проводя грандиозное философское исследование близости и дистанции, интимности и отчужденности. Как и многие одинокие люди, он был заядлым накопителем, строившим и окружавшим себя предметами, преградами против требований человеческой близости. Боясь физического контакта, он редко выходил из дома без арсенала камер и магнитофонов, используя их для посредничества и буферизации взаимодействий: поведение, которое проливает свет на то, как мы внедряем технологии в наш собственный век так называемой связи.
Еще будучи маленьким мальчиком, Уорхол отличался умением рисовать и болезненной застенчивостью: бледный, немного потусторонний ребенок, мечтавший переименовать себя в Энди Морнингстара. Его родители были русинскими иммигрантами, и он был страстно близок со своей матерью, особенно когда в возрасте семи лет он заболел ревматической лихорадкой, за которой последовал танец святого Вита, тревожное расстройство, характеризующееся непроизвольными движениями конечностей.
Энди Уорхол с камерой Polaroid, 1973 год. «Съемка, запись и фотографирование означали, что он мог владеть людьми без риска». Фотография: Alamy
человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни».В 1960-х годах, когда он делал себе имя как поп-исполнитель, Уорхол нашел новый способ решения своих проблем с близостью. Он купил телевизор в Macy’s: 19-дюймовый черно-белый телевизор RCA. Способный вызывать или увольнять компанию одним нажатием кнопки, он обнаружил, что гораздо меньше заботится о сближении с другими людьми, процесс, который он считал таким болезненным в прошлом.
Это было началом страстного романа с машинами. На протяжении многих лет он увлекался целым рядом устройств, от стационарного 16-мм Bolex, на котором он записал Screen Tests 1960-х на камеру Polaroid, которая была его постоянным спутником на вечеринках в 1980-х. Часть привлекательности, несомненно, заключалась в том, что было за что спрятаться на публике. Быть слугой или компаньоном машины было еще одним путем к невидимости, маска-реквизит, как его парик и очки.
Но Уорхол также использовал машины для буферизации своего взаимодействия с другими людьми.
Видеосъемка, запись и фотографирование означали, что он мог владеть людьми без риска: стратегия чрезвычайно привлекательна для одиноких, которые боятся быть отвергнутыми почти так же сильно, как и желают близости.
Одинокие исчезают у всех на виду, прячась в своих квартирах из-за болезни, тяжелой утраты или застенчивости
В этом, как и во многих других вещах, он был глашатаем нашей эпохи. Его привязанность предвосхищает нашу восторженную нарциссическую привязанность к телефонам и компьютерам; огромная передача нашей эмоциональной и практической жизни технологическим аппаратам того или иного рода. Я точно понял, почему он назвал свой магнитофон своей женой. Я бы пропал без своего MacBook, который обещал обеспечить связь, а тем временем заполнил вакуум, оставленный любовью.
Одиночество может связать людей с машинами, а может и оттолкнуть их от мира. Одинокие исчезают у всех на виду, удаляясь в свои квартиры из-за болезни или тяжелой утраты, душевной болезни или постоянного, невыносимого бремени застенчивости, неумения произвести впечатление на общество.
Если о ком-то и можно сказать, что он работал в этом месте, так это о художнике-аутсайдере и уборщике больницы Генри Дарджере, родившемся в Чикаго в 1892 году. противостоять этому.
Десятилетиями Дарджер жил один в комнате пансионата, забитой мусором. В 1972 году он заболел и неохотно был переведен в католическую миссию. Когда его комната была очищена, в ней были обнаружены сотни картин почти сверхъестественного сияния.
Эти загадочные красивые коллажи были населены солдатами и обнаженными маленькими девочками с пенисами. В некоторых были очаровательные сказочные элементы: облака с лицами и крылатые существа, резвящиеся в небе. Другие демонстрировали искусно поставленные и цветные сцены массовых пыток с искусно нарисованными лужами алой крови. Вместе они описали связный потусторонний мир: Realms of the Unreal , место опустошительной гражданской войны между силами добра и зла.
После его смерти появилось множество теорий о Дарджере, выдвинутых страстным хором искусствоведов, ученых и психологов.
Эти голоса ни в коем случае не сходятся, но, говоря, они сделали Дарджера непревзойденным художником-аутсайдером: необразованным, компульсивным и почти наверняка психически больным. За прошедшие годы ему посмертно поставили диагноз аутизм и шизофрения и объявили педофилом или серийным убийцей, обвинение, которое оказалось устойчивым, несмотря на абсолютное отсутствие доказательств.
Мне казалось, что этот второй акт жизни Дарджера усугубил изоляцию первого. Вещи, которые он сделал, послужили громоотводами для страхов и фантазий других людей об изоляции. Но эта патологизация упускает из виду ущерб, наносимый обществом таким людям, как Дарджер: роль, которую такие структуры, как семья, школа и работа, играют в переживании изоляции любого человека.
Артюр Рембо Дэвида Войнаровича в Нью-Йорке (Таймс-сквер). Войнарович был нью-йоркским художником, чье жестокое детство и годы, проведенные на улице, оставили у него чувство стыда и изоляции. Фотография: David Wojnarowicz Estate/Ppow Gallery NYC Как и у многих одиноких людей, детство Дарджера было полно разрушенных привязанностей и разорванных связей.
Его мать умерла, когда ему было четыре года. Его отец был слишком болен, чтобы заботиться о нем, и поэтому его отправили в Иллинойсский приют для слабоумных детей, где крайнее насилие было обычным явлением. После побега он работал в городских больницах, где провел почти шесть десятилетий, перевязывая бинты и подметая полы. Умный и талантливый, он был лишен и любви, и образования, и за всю жизнь имел только одного друга.
Он построил мир Королевств почти из ничего, несмотря на чрезвычайные трудности. Я осознал это с наибольшей ясностью, когда посетил реконструкцию его комнаты в чикагском музее. Он был набит художественными материалами: огрызки карандашей, которые можно было использовать, помещая их в шприцы; стопки детских красок и мелков; порванные резинки заклеены скотчем. За всю свою жизнь доход Дарджера никогда не превышал 3000 долларов в год, и тем не менее он накопил эти ресурсы, кропотливо собирая их среди отбросов, городских обломков.
Почему он всю жизнь создавал вселенную такой жестокости и красоты? Существует теория, что одиночество проистекает из глубокого чувства дезинтеграции, вызванного как раз тем сломанным детством, которое пережил Даргер.
Это стремление не только к любви, но и к интеграции, к целостности. Теперь взгляните еще раз на картины Даргера: высвобожденные силы добра и зла кропотливо собраны воедино, в единое поле, в единый кадр. Безумный? Я так не думаю. Это работа кого-то абсолютно одинокого, изо всех сил пытающегося разобраться в страданиях и беспорядке.
Вы можете показать, как выглядит одиночество, и вы также можете ополчиться против него, создавая вещи, которые явно служат средствами коммуникации против цензуры и отчуждения. Это было движущей силой Дэвида Войнаровича, все еще малоизвестного американского художника и писателя, чьи смелые, неординарные работы больше всего помогли мне избавиться от чувства, что в моем одиночестве я постыдно одинок.
Автопортрет Дэвида Войнаровича 1989 года, молчание = смерть. Фотография: David Wojnarowicz Estate/Ppow Gallery NYC Как и у Дарджера, у Войнаровича было жестокое детство. Маленьким мальчиком в 1950-х годах он и двое его братьев и сестер были похищены их отцом, жестоким алкоголиком, который увез их жить в пригород Нью-Джерси.
«Вселенная аккуратно подстриженного газона», как назвал его Дэвид, — место, где физическое и психическое насилие над женщинами и детьми может совершаться без последствий.
К 15 годам он проворачивал 10-долларовые трюки на Таймс-сквер, а к 17 годам вообще ушел из дома. Он почти голодал в течение его бездомных лет. Иногда его насиловали или накачивали наркотиками мужчины, которые предлагали ему деньги; иногда он останавливался в благотворительных гостиницах и заброшенных зданиях или с группой трансвеститов на берегу реки Гудзон.
В 1973 году он убрался с улиц, хотя наследие позора и изоляции так и не рассеялось полностью. Он вышел веселым, и ему сразу же стало легче, хотя он остро осознал всю тяжесть антагонизма, навалившегося на него, повсюду таившуюся ненависть к человеку, любящему людей и не стыдящемуся этого факта.
Именно в этот период он начал заниматься искусством. Фотографии человека в бумажной маске Артюра Рембо, бродящего по мясным рынкам и автовокзалам Нью-Йорка.
Зловещие, замысловатые картины, похожие на карты какого-то мифического царства. Фильм о трансвестите, медленно идущем в озеро; граффити горящих домов и задыхающихся коров. За несколько лет он стал одной из звезд 19-го века.Художественная сцена Ист-Виллидж 80-х вместе с Жаном-Мишелем Баския, Китом Харингом и Нэн Голдин.
Что с ним случилось? Случился СПИД. В 1988 году ему поставили диагноз СПИД, а затем приговорили к смертной казни. Его первой реакцией было сильное одиночество в сочетании с абсолютной яростью против фанатичных политиков, которые блокировали финансирование и образование, общественных деятелей, которые призывали людей со СПИДом делать татуировки с указанием их статуса инфекции или помещать в карантин на островах. Стигматизация: жестокий процесс, с помощью которого общество исключает людей, считающихся нежелательными, будь то из-за расы, бедности, болезни или тысячи других факторов.
Стигматизация — еще один фактор одиночества, превращающий человека из человека в носителя чего-то оскверняющего или отталкивающего.
Ответ Войнаровича состоял в том, чтобы сопротивляться, сопротивляться замалчиванию и стыду, от которых он страдал всю жизнь; и делать это не в одиночку, а в компании других. В годы чумы он присоединился к Act Up, группе прямого действия, которая объединила искусство и сопротивление в удивительно мощную силу. Кризис СПИДа мало что может вдохновить, за исключением того, что с ним боролись не люди, объединяющиеся в пары или семейные группы, а совместные прямые действия.
Эти художники помогли мне не только понять одиночество, но и увидеть в нем потенциальную красоту
Творчество Войнаровича всегда было политическим. Еще до СПИДа он имел дело с сексуальностью и различиями: с тем, каково это жить в мире, который тебя презирает, каждый божий день подвергаться ненависти и презрению, разыгрываемым не только отдельными людьми, но и якобы защищающими структурами общества. сам. СПИД подтвердил его подозрения. Как он выразился в своих жгучих мемуарах, Close to the Knives : «Моя ярость на самом деле вызвана тем фактом, что когда мне сказали, что я заразился этим вирусом, мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что я также заразился больным обществом».
Работа Act Up, несомненно, способствовала улучшению лечения людей со СПИДом, но комбинированная терапия появилась слишком поздно для Войнаровича. Он умер в 1992 году в возрасте 37 лет, оставив после себя массу работ радикальной честности. «Я хочу, чтобы кто-то чувствовал себя менее отчужденным — это самое важное для меня», — сказал он однажды. «Мы все можем влиять друг на друга, будучи достаточно открытыми, чтобы заставить друг друга чувствовать себя менее отчужденными».
Это заявление точно отражало то, что его искусство значило для меня. Ничто в годы одиночества не тронуло меня так глубоко, как открытость Войнаровича: его готовность признать неудачу или горе; признать желание, гнев, боль; быть эмоционально живым. Его честность сама по себе была лекарством от одиночества, растворяя чувство различия, которое возникает, когда человек считает свои чувства или желания исключительно постыдными. Как он реагировал на источники изоляции в своей жизни? Говоря правду, создавая искусство, создавая сообщество, участвуя в политических действиях, отказываясь быть невидимым.
Художники, которых я встретил в одиноком городе, помогли мне не только понять одиночество, но и увидеть в нем потенциальную красоту, то, как оно стимулирует творчество всех видов. В наши дни я не думаю, что лекарством от одиночества является встреча с кем-то, не обязательно. Я думаю, речь идет о двух вещах: научиться дружить с самим собой и понять, что многие из вещей, которые, кажется, беспокоят нас как личности, на самом деле являются результатом более сильных сил стигмы и отчуждения, которым можно и нужно сопротивляться.
Облагораживание происходит с городами, и облагораживание происходит и с эмоциями, с таким же гомогенизирующим, отбеливающим, мертвящим эффектом. Среди лоска позднего капитализма нам внушают, что все тяжелые чувства — депрессия, тревога, одиночество, ярость — являются просто следствием неурегулированной химии, проблемой, которую нужно решить, а не реакцией на структурную несправедливость или, на с другой стороны, к естественной структуре воплощения, отбывания времени, как незабываемо выразился Дэвид Войнарович, в арендованном теле со всеми вытекающими отсюда горем и разочарованием.
Так много боли одиночества связано с сокрытием, с необходимостью скрывать уязвимость, скрывать уродство, закрывать раны, как будто они буквально отвратительны. Но зачем скрывать? Что такого постыдного в том, чтобы хотеть, в желании, в том, что не добился удовлетворения, в переживании несчастья? Почему эта потребность постоянно обитать в пиковых состояниях или быть комфортно запечатанной внутри единицы из двух, обращенной внутрь от мира в целом?
Я был одинок и, без сомнения, снова буду одинок. В этом нет ничего постыдного. Одиночество — это особое место, я в этом уверен: оно далеко от большого континента человеческого опыта, но оно неотъемлемо от самого акта жизни.
© Оливия Лэйнг. Это отредактированный отрывок из книги «Одинокий город: приключения в искусстве одиночества» Оливии Лэйнг (Canongate Books, £16,99). Чтобы заказать копию за 12,99 фунтов стерлингов, перейдите на сайт bookshop.theguardian.com или позвоните по телефону 0330 333 6846. Бесплатно в Великобритании на сумму свыше 10 фунтов стерлингов, только онлайн-заказы.
Заказы по телефону мин. на человека в размере 1,99 фунта стерлингов.
- Городская жизнь делает нас более или менее одинокими? Поделитесь своими историями
Картины, идеально передающие изоляцию
23 мар 2020
Арт / Оставайся на хуй дома
Сейчас все заняты этим — изоляция, то есть. Эти работы, отобранные командой Elephant, иллюстрируют изоляцию во многих сложных, интроспективных и пикантных состояниях ума.
Поскольку чат Corona заменяет светскую беседу о погоде, галереи (как и почти все остальное) закрываются, а полки супермаркетов обнажаются, самоизоляция стала привычной для всех нас. На протяжении всей истории изоляция представляла собой естественно богатую тему для художников, и это тема, которая преследует все, от фотографии до картин, графических романов до скульптур и многого другого. Само слово многогранно: от успокаивающего чувства одиночества или тихих моментов созерцания до его более мрачных аналогов — депрессии, отчаяния, одиночества и экзистенциальной скуки.
Команда Elephant выбрала несколько культовых произведений искусства из разных дисциплин, которые выражают изоляцию смелым, жестоким, новаторским или трогательным образом — от трогательной грязной кровати Эмина до яркого красного фона Рена Ханга с одиноким лицом, пускающим пузыри. Вездесущее изображение Эдварда Хоппера закусочной-одиночки в « Ночных ястребах» . Может быть, они вдохновят тех, у кого домашняя лихорадка, или, по крайней мере, покажут тем, кто сейчас самоизолируется, что они далеко не одиноки в своем одиночестве.
© Рен Ханг, предоставлено TaschenФотография: Рен Ханг, Без названия
Что может лучше отразить самоизоляцию, чем потерять себя в долгой горячей ванне? На этом характерном снимке Рен Ханга мутная вода становится коконом от внешнего мира, что подчеркивается предпочтительной цветовой палитрой китайского художника темно-красного цвета в сочетании с черными волосами и обнаженной кожей. Он не скрывал своей борьбы с депрессией и психическим здоровьем и покончил с собой в 2017 году в возрасте двадцати девяти лет.
Сюрреализм и сексуальность сливаются воедино в его фотографиях, запечатлевших эротическую свободу тела, выходящую за рамки пола. «Я не хочу, чтобы у других сложилось впечатление, что китайцы — это роботы без членов и кисок», — заявил он однажды.
Кровать Эмина вошла в историю как, возможно, самая вызывающая травля бульварная пресса в истории Премии Тернера, которая делает жестокую, грубую, эмоциональную инсталляцию чем-то вроде несправедливости. Произведение пропахло разбитым сердцем — возможно, есть слабый проблеск узнавания в видении отчаяния как катализатора кататонической, прикованной к постели грязи. Произведение, по-видимому, было создано, когда Эмин провел четыре дня в ее постели, обмазав ее менструальной кровью и остатками расставания — использованными презервативами, окурками, пустыми бутылками из-под водки… это изоляция, подытоженная в одном домашнем беспорядке.
- Альфредо Джаар, Сад Добра и Зла, 2017. Предоставлено художником, Нью-Йорк, аполитичным и YSP. Фото © Джонти Уайлд
Скульптура: Альфредо Джаар, «Сад добра и зла»
Если какой-либо художник подытоживает изоляцию в ее самой ужасающей форме, то это Альфредо Джаар, чья серия металлических клеток читается как модернистские скульптуры, в то же время называя вспомнить простые ящики, которые используются для содержания и эмоциональной пытки заключенных. В настоящее время по всему Йоркширскому парку скульптур расположены десять камер, укрытых на деревьях и, в одном случае, наполовину погруженных в озеро. «Вы просто испытываете самое ужасное, ужасное ощущение, что кто-то находится под водой в камере», — ранее сказала Клэр Лилли, директор YSP, журналу Elephant. В работах упоминаются «черные сайты» США, которые представляют собой секретные места содержания под стражей, находящиеся в ведении ЦРУ по всему миру.
© Fantagraphics Графический роман: Дэниел Клоуз, Ghost World Есть ли в вашей жизни время, когда вы чувствуете себя более изолированным, чем в подростковом возрасте? Мелкие разочарования, ожесточенные ссоры и душевная боль слишком легко бунтуют в классах, полных гормональных подростков, и никто не передал это с такой горько-сладкой точностью, как Дэниел Клоуз в его культовом графическом романе 1997 года «Мир призраков».
Лучшие подруги Энид и Ребекка переживают свою жизнь так, как если бы они были посторонними, смотрящими внутрь, поглощенными ироничной отстраненностью, которая ставит их как одиночек на окраине толпы жизни. Скучно и только друг с другом в компании, мелочи их повседневной жизни в пригороде приобретают тон серии приключений, где каждая встреча рассматривается в болезненных деталях.
Картина: Эдвард Хоппер, «Ночные ястребы»
Невероятно редко, чтобы такой вездесущий образ сохранял такую силу, но независимо от того, сколько миллионов раз вы видели «Ночных ястребы» Хоппера, ощутимая печаль одинокой фигуры на переднем плане, кажется, никогда не уменьшается. Он сидит напротив красивой пары, очевидно, прекрасно проводящей время, контраст, который усиливает его собственное одиночество даже среди толпы. Один, но не один, он поражает своей мрачной унылостью. Сгорбившись над своим напитком, он кажется бесцельным, одиноким и погруженным в свои мысли.
Видеоклип Джиллиан Уиринг иллюстрирует то чувство одиночества, которое многие из нас испытывали в местах, далеких от пустыни или безлюдности. Но это не грустно; это кажется радостным и вызывающим: художница, стоящая посреди торгового центра на юге Лондона, действительно танцует так, как будто никто не смотрит, и, несмотря на ее уверенную самоотверженность и размахивание руками, под звуки только стены болтающего шума , никто не мешает смотреть. Она делает движения, которые обычно являются прерогативой спальни или темных танцполов, и, помещая их в несоответствующий контекст, демонстрирует странную несоответствие, поскольку личное становится очень публичным.
- © Тодд Хидо. Его образы пригорода часто леденяще лишены человеческого облика, а о жизни можно судить только по странному свету, исходящему из запотевшего окна, или по рядам машин, припаркованных на морозной улице.
«Ночные дома» удивительно хорошо отражают настоящий момент; в этих работах пустые дороги вызывают жуткое ощущение, а желтое свечение, исходящее из домов, предполагает некую теплоту, хотя и с ощущением уединения.Музыка: Joy Division, Isolation
Возможно, очевидный выбор, но песня Isolation группы Joy Division, выпущенная на альбоме Closer посмертно после самоубийства фронтмена Яна Кертиса, является свидетельством его писательских и исполнительских навыков. . За душераздирающей лирикой скрывается почти бойкая басовая партия и синтезаторные партии, смягченные мучительно жалобной, фаталистической подачей. Обложка альбома Closer иллюстрирует эстетику Factory Records, впервые предложенную Питером Сэвиллом, объединенную тонкими графическими элементами, такими как типографика, в сочетании с уникально подходящими изображениями.
«Ночные дома» удивительно хорошо отражают настоящий момент; в этих работах пустые дороги вызывают жуткое ощущение, а желтое свечение, исходящее из домов, предполагает некую теплоту, хотя и с ощущением уединения.
