Реферат на тему модерн: Реферат на тему «Архитектурный стиль модерн» — Независимое театральное объединение "Зрительские симпатии"

Разное

Содержание

Реферат №1 Модерн — копия

Министерство образования Российской Федерации

Липецкий Областной Колледж Искусств

имени К. Н. Игумнова

Реферат по «Истории мировой культуры»

на тему «Модерн»

Студентки III курса заочного отделения

Специализации Театральное Творчество

Емельяновой Натальи Николаевны

2011-2012 учебный год

Домашний адрес: г. Липецк, ул. Катукова 24-262

Липецк, 2012 г.

Искусство с давних лет является неотъемлемой частью жизни людей. В нем консолидировались духовные ценности и усилия людей разных эпох и времен.

На рубеже ХІХ-ХХ вв. философы и художники разрушили «музейные стены», вывели произведения искусства в реальную жизнь, наполнили ими окружение. На Западе изобразительное искусство постепенно охватило сферу дизайна, превращая каждую промышленную вещь в эстетически совершенную.

Работы модернистов заметно отличались от произведений искусства, ранее созданных человечеством: «чистое» творчество проявило себя в произведениях станковых, которые материализовали подсознательные, интуитивные движения, выявляя иррациональное в противовес логизированному созданию вещей.

Искусство модернизма не создавалось какой-либо определенной группой художников; его направления возникали в разные годы, в разных странах; в рядах модернистов оказывались художники, писатели, поэты, подчас не знавшие друг друга и не связанные между собой общими стремлениями и идеалами. Многочисленные модернистские направления не были связаны и национальными традициями искусства своих стран. Разбросанные по разным странам, разделенные десятилетиями, модернистские течения связаны между собой одним: их объединяет антиреалистический метод.

Модерн

«Модерн» (от французского moderne, новейший, современный) в литературе справочного характера определяется как «стилевое направление в европейском и американском искусстве конца 19 – начале 20 веков. ».^¹

Хотя по продолжительности модерн просуществовал недолго (всего 20-30 лет), влияние его в то время на все виды художественной деятельности огромно. Следы модерна можно найти во всем: в архитектуре, в живописи, в монументальном искусстве, в книжной графике, плакате, рекламе, дизайне, одежде. От огромного общественного здания до дверной ручки, от монументальной мозаики до изящной вазы на столе, от живописного полотна до ложки и вилки – все это носило на себе отпечаток этого стиля, если за дело брались художники, архитекторы, дизайнеры модерна. Им было дело до всего. Для них не существовало ничего низкого, что не смогли бы они с помощью своей неуемной фантазии превратить в произведение искусства. Все к чему прикасалась рука художника, должно было стать прекрасным, каким являются природные формы, перед которыми эти художники преклонялись.

Конец 19 века характерен значительно возросшим интересом Запада к Востоку в отношении культурных ценностей последнего. Многие восточные вещи становятся предметами коллекционирования, изучения и даже подражания. Японские гравюры, которые впервые появились в Париже в виде упаковочной бумаги для различных японских безделушек, произвели настоящий переворот в сознании некоторых молодых художников. Они поняли и приняли сам принцип восточной живописи и графики. Во многом это определило возникновение такого неожиданного стиля как модерн.

Каждая национальная школа придавала лицу модерна разное выражение, поскольку нет европейской страны, где не было бы своего собственного стиля модерн. И в то же время есть нечто общее, что объединяет все эти «модерны» и делает их почти неразличимыми, что позволяет говорить об общеевропейском художественном направлении.

Этим «общим» является ряд черт, которые и сделали его столь привлекательным. Условно это черты следующие: эклектизм, романтизм, чувственность, декоративность. Первые три признака унаследованы в основном от Европы, последний – из Азии.

Стиль модерн следует отличать как от общего смысла слова «современный», так и от понятия модернизм. Основной признак стиля модерн — декоративность, основной мотив — вьющееся растение, основной принцип — уподобление рукотворной формы природной и наоборот. Это нашло отражение в архитектуре, в деталях зданий, в орнаменте, получившем необычайное развитие. Линии орнамента несли в себе напряженность духовно-эмоционального и символического смысла.

Идея синтеза искусств пронизывает модерн. Основой синтеза виделась архитектура, объединяющая все другие виды искусства — от живописи до моделей одежды. В архитектуре модерна проявилось органическое слияние конструктивных и декоративных элементов. Наиболее целостные примеры синтеза искусств дают особняки, павильоны, общественные здания эпохи модерна. Как правило, они построены словно «изнутри наружу», то есть внутреннее пространство определяет внешний облик здания. Фасады таких домов были несимметричны и походили на подобные организмам образования, напоминающие одновременно природные формы и результат свободного формотворчества скульптора.

Особенно выразительны были интерьеры этих особняков с перетекающим пространством, изогнутыми очертаниями карнизов, круглящимися дверными и оконными проемами, богатым декором из резного дерева, цветного стекла, металла. Новейшие технико-конструктивные средства и свободная планировка были использованы для постройки зданий с подчеркнуто индивидуализированным обликом.

Творчество испанского архитектора А. Гауди является ярким и неповторимым примером создания единого образно-символического ансамбля причудливой архитектуры, словно вырастающего до небес, в котором сплелись воедино реальность и фантазия.

«Дом Бальо» 1877—1907 гг., А. Гауди

Художественный язык модерна был во многом воплощением идей и образов символизма, сочетающихся со сложным стилизованным растительным декором, ритмом гибких текучих линий и плоскостных цветовых пятен. В этом духе выполнялись произведения декоративного искусства: панно, мозаики, витражи, керамическая облицовка, декоративные рельефы, майоликовая скульптура, фарфоровые и стеклянные вазы и др.

Louis Comfort Tiffany. Витраж «Образование». 1890г. Мемориальный витраж Читтендена. Йельский университет.

Эмиль Галле, «Ваза с лилиями» Louis Comfort Tiffany, светильник (репродукция)

Картинам и графическим листам тоже придавались черты декоративной стилизации в духе модерн.

С живописью модерна связаны М. Дени, П. Боннар во Франции, Г. Климт в Австрии, Э. Мунк в Норвегии, М. Врубель, В. Васнецов, А. Бенуа, Л. Бакст, К. Сомов в России.

Литография Одилона Редона, М. Врубель, А.Н. Бенуа, 1898г,

1903 г., М. Дени «Автопортрет» Портрет работы Леона Бакста

В рамках модерна получила большое распространение книжная и журнальная графика (О. Бердслей в Англии). Особое распространение получила афиша и плакат (А. Тулуз-Лотрек во Франции, А. Муха в Чехии).

Первые почтовые марки Чехословакии, 1918г. А. Тулуз-Лотрек, плакат

А. Муха

В изобразительном искусстве стиля модерн неразделенность жанров приводила к относительной несамостоятельности живописи, графики и скульптуры. Целью архитектора, художника, скульптора становится создание синтетического, целостного произведения искусства.

Заключение

Появление стиля модерн объясняют разными причинами: и «волевым усилием» нескольких художников, и объективными причинами – усталостью уходящего 19 века, и общим декадансом европейской культуры («Закат Европы»), и связанной с этим утратой «большого стиля». Однако сами представители этого направления и примыкавшие к ним критики называли свой стиль арнуво во Франции, югенд штиль – в Германии, т.

е. – молодым искусством.^²

В России слово «новый» было, со свойственным русским уважением к Западу, переведено на иностранное – модерн – и так и осталось в истории русского искусства.

Характерным для представителей этого стиля являлось их уверенность, что они устремлены в будущее и как бы порывают с традицией 19 века и, прежде всего, с бытовым реализмом, салонным классицизмом. Они тосковали по «стилю», и они создали его. Эти художники мечтали покинуть башню из слоновой кости «чистого» искусства, разрушить стену, разделяющую искусство «высокое» и прикладное, окружающее повседневный быт человека, и сделать последнее красивым и стильным. Они хотели выйти на улицы, построить новые дома, расписать стены невиданными доселе фресками, украсить мозаикой. И это им удалось.

Литература

Андреев А.А. Искусство, культура, сверхкультура. — М.:Знание, 1991. — 64с.
Батракова С. П. Художник ХХ века и язык живописи. — М.: Искусство, 1996.-116с.
Долгополов И. Мастера и шедевры. В 3-х т. Т.2. — М.: Изобразительное искусство, 1987. — 750 с.
Западное искусство ХХ века. Классическое наследие и современность. — М., 1992.
Искусство. Книга для чтения. Живопись. Графика. Архитектура. — М.: Просвещение, 1969. – 544 с.
История русского и советского искусства / Под ред. Д. Саробьянова. — М.: Высшая школа, 1979. – 383 с.
Куликова И.С. Философия и искусство модернизма: Политиздат, 1980.-272с.
Логутенко О. Мистецтво на перехресті // АРТпанорама. — 2001. — №11. — С.8-10.
Малахов Н. О модернизме. — М.: Изобразительное искуство, 1975. — 275с.
Серебровский В. Что такое «модерн» // Наука и жизнь. — 1992. — №2. — С.74-81.

1 Советский энциклопедический словарь.-М., 1985.-С.817.

2 Серебровский В. Что такое «модерн»? // Наука и жизнь.-1992.-№2.-С.74.

Стиль модерн в архитектуре и живописи

Введение

Моде́рн (от французского moderne — современный) или Ар-нуво (французский art nouveau, «новое искусство») — художественное направление в искусстве, бывшее популярным во второй половине XIX — начале XX века. Его отличительными особенностями являются: отказ от прямых линий и углов в пользу более естественных, «природных» линий, интерес к новым технологиям (в особенности, в архитектуре), расцвет прикладного искусства. Модерн стремился сочетать художественные и утилитарные функции создаваемых произведений, вовлечь в сферу прекрасного все сферы деятельности человека. В других странах называется также: «тиффани» (по имени Л. К. Тиффани (англ.)) в США, «ар-нуво» и «fin de siecle» ( «конец века») во Франции, «югендстиль» (точнее, «югендштиль» — немецкий Jugendstil, по названию основанного в 1896 году иллюстрированного журнала Die Jugend) в Германии, «стиль Сецессион» (Secessionsstil) в Австрии, «модерн стайл» (modern style, «современный стиль») в Англии, «стиль либерти» в Италии, «модернизмо» в Испании, «Nieuwe Kunst» в Голландии, «еловый стиль» (style sapin) в Швейцарии.

Заключение

Конец XIX – начало XX столетия – переломная эпоха во всех сферах социальной, политической и духовной жизни.

Сложные жизненные процессы обусловили многообразие форм художественной жизни этих лет. Все виды искусства – живопись, театр, музыка, архитектура выступают за обновление художественного языка, за высокий профессионализм.

На рубеже веков сложился стиль, затронувший все пластические искусства, начиная прежде всего с архитектуры, в которой долго господствовала эклектика, и кончая графикой, получившей название стиля модерн. Явление это не однозначное, в модерне есть и декадентская вычурность, претенциозность, но знаменательно само стремление к единству стиля. Стиль модерн – это новый этап в синтезе архитектуры, живописи, декоративного искусства.

Модерн явился одним из самых значительных стилей, завершающих XIX столетие и открывающих следующее. В нем были использованы все современные достижения архитектуры. Модерн – это не только определенная конструктивная система. Со времени господства классицизма модерн, возможно, самый последовательный стиль по своему целостному подходу, ансамблевому решению интерьера. Модерн как стиль захватил искусство мебели, утвари, тканей, ковров, витражей, керамики, стекла, мозаики, он узнается везде своими тянутыми контурами и линиями, своей особой колористической гаммой блеклых, пастельных тонов, излюбленным рисунком лилий и ирисов, своим общим духом, как бы предвещающим декаданс.

Список использованной литературы

1. Берсенева А. Архитектура модерна. Екатеринбург, 2007

2. Борзова Е.П. История мировой культуры. — СПб.: Издательство «Лань», 2008.

3. Борисова Е. А., Стернин Г. Ю. Русский модерн. М., 2006

4. Горюнов В. С., Тубли М. П. Архитектура эпохи модерна. М., 2007

5. Грибулина Я. Г. История мировой художественной культуры. — Тверь, 2003.

6. Дмитриева И. А. Краткая история искусств. — М. 2006.

7. Николаева С. И. Эстетика символа в архитектуре русского модерна. М., Издательство «Директмедиа Паблишинг», КноРус, 2003.

8. Сарабьянов Д. В. Модерн. История стиля. Галарт, 2007

9. Сарабьянов Д. В. Русская живопись XIX века среди европейских школ. М., 2006

Не подошла эта работа?
Закажите авторскую работу по вашему заданию.

Цены ниже рыночных
Удобный личный кабинет
Необходимый уровень антиплагиата
Прямое общение с исполнителем вашей работы
Бесплатные доработки и консультации
Минимальные сроки выполнения

Мы уже помогли 24535 студентам

Узнайте стоимость
написания вашей работы

Тип работыТип работы не указанКурсовая работаРефератДокладДипломная работаЛабораторная работаСочинениеОтчет по практикеКонтрольная работаАвторефератАттестационная работаБиографияЗадача/ЗадачиИстория болезниДиссертацияКурс лекцийЛекцияМагистерская работаМетодические указанияМонографияНаучная статьяПрактическая работаСтатьяТворческая работаШпаргалкаТестСдача тестовШтудированиеЛекцииВКРЭссеСдача сессии

Средний балл наших работ

4. 89 из 5

Эссе месяца: «Современное эссе»

Вирджиния Вульф

Как верно говорит м-р Рис, нет необходимости глубоко вдаваться в историю и происхождение эссе — независимо от того, происходит ли оно от Сократа или Сиранни Персидской, — поскольку, как и у всех живых существ, его настоящее важнее, чем его прошлое. Более того, семья широко распространена; и в то время как некоторые из его представителей возвысились в мире и носят свои короны с лучшими, другие влачат ненадежное существование в канаве возле Флит-стрит. Форма тоже допускает разнообразие. Эссе может быть коротким или длинным, серьезным или пустяковым, о Боге и Спинозе, или о черепахах и Чипсайде. Но когда мы перелистываем страницы этих пяти томиков, содержащих эссе, написанные между 1870 и 1919 гг.20, определенные принципы, по-видимому, управляют хаосом, и мы обнаруживаем в рассматриваемом коротком периоде что-то вроде хода истории.

Однако из всех форм литературы эссе менее всего требует использования длинных слов. Принцип, управляющий ею, заключается просто в том, что она должна доставлять удовольствие; желание, которое побуждает нас, когда мы берем его с полки, состоит в том, чтобы просто получить удовольствие. Все в эссе должно быть подчинено этой цели. Он должен околдовать нас первым своим словом, а мы должны проснуться отдохнувшими только последним его словом. В промежутке мы можем пройти через самые разные переживания веселья, удивления, интереса, негодования; мы можем воспарить к вершинам фантазии с Агнцем или погрузиться в глубины мудрости с Бэконом, но мы никогда не должны просыпаться. Эссе должно охватить нас и задернуть завесу над миром.

Оно [сочинение] должно околдовать нас первым своим словом, и мы должны проснуться отдохнувшими только последним его словом. В промежутке мы можем пройти через самые разные переживания веселья, удивления, интереса, негодования; мы можем воспарить к вершинам фантазии с Агнцем или погрузиться в глубины мудрости с Бэконом, но мы никогда не должны просыпаться.

Редко совершается такой великий подвиг, хотя вина может быть как на стороне читателя, так и на стороне писателя. Привычка и вялость притупили его вкус. У романа есть история, стихотворная рифма; но какое искусство может использовать эссеист в этих коротких отрезках прозы, чтобы пробудить нас и погрузить в транс, который является не сном, а, скорее, усилением жизни, купанием, со всей бдительностью, в лучах наслаждения? Он должен знать — это первое, что необходимо, — как писать. Его знания могут быть такими же глубокими, как у Марка Паттисона, но в эссе они должны быть настолько слиты с магией письма, чтобы ни один факт не выступал наружу, а догма не рвала поверхность текстуры. С одной стороны, Маколей, с другой — Фруд превосходно проделывали это снова и снова. Они вдули в нас больше знаний в ходе одного эссе, чем бесчисленные главы сотни учебников. Но когда Марку Паттисону приходится рассказывать нам на протяжении тридцати пяти маленьких страниц о Монтене, мы чувствуем, что он не усвоил прежде М. Грюна. М. Грюн был джентльменом, который когда-то написал плохую книгу. М. Грюн и его книга должны были быть забальзамированы для нашего вечного наслаждения янтарем. Но процесс утомительный; это требует больше времени и, возможно, больше самообладания, чем было у Паттисона в его подчинении. Он подавал г-на Грюн сырым, и он остается сырой ягодой среди вареного мяса, о которую наши зубы должны вечно скрежетать. Нечто подобное относится к Мэтью Арнольду и одному переводчику Спинозы. Буквальное правдоподобие и придирки к виновнику во благо ему неуместны в эссе, где все должно быть во благо нам и скорее для вечности, чем для мартовского числа Двухнедельный обзор . Но если в этом узком сюжете никогда не будет слышен голос ругателя, то есть другой голос, который подобен нашествию саранчи, — голос человека, сонливо спотыкающегося среди бессвязных слов, бесцельно цепляющегося за смутные мысли, голос, например , мистера Хаттона в следующем отрывке:

Прибавьте к этому, что его супружеская жизнь была недолгой, всего семь с половиной лет, неожиданно оборвавшейся, и что его страстное почитание памяти и гения жены, по его собственным словам, «религия», он должен был быть вполне благоразумен, он не мог притвориться иначе, чем экстравагантным, не говоря уже о галлюцинации, в глазах остального человечества, и тем не менее им овладело непреодолимое стремление попытаться воплотить это во всех нежное и восторженное преувеличение, для которого так жалко найти человека, прославившегося своим «сухим светом» мастером, и невозможно не чувствовать, что человеческие инциденты в карьере мистера Милля очень печальны.

Книга могла бы выдержать этот удар, но она топит эссе. Биография в двух томах действительно является подходящим хранилищем, ибо там, где вольность гораздо шире, а намеки и проблески посторонних вещей составляют часть праздника (мы имеем в виду старый тип викторианского тома), эти зевоты и потягивания вряд ли имеют значение и действительно имеют некоторую собственную положительную ценность. Но та ценность, которую вносит читатель, может быть, незаконным образом, в своем желании получить в книгу как можно больше из всех возможных источников, здесь должна быть исключена.

В эссе нет места литературным примесям. Так или иначе, благодаря труду или щедрости природы, или тому и другому вместе взятым, эссе должно быть чистым — чистым, как вода или чистым, как вино, но чистым от тупости, мертвенности и отложений посторонних веществ. Из всех писателей первого тома Уолтер Патер лучше всех справляется с этой трудной задачей, потому что, прежде чем приступить к написанию своего эссе («Заметки о Леонардо да Винчи»), он каким-то образом ухитрился соединить свой материал. Он ученый человек, но с нами остается не знание Леонардо, а видение, какое мы получаем в хорошем романе, где все способствует тому, чтобы представить перед нами концепцию писателя в целом. Только здесь, в эссе, где границы столь строги и факты приходится использовать в их наготе, настоящий писатель, такой как Уолтер Патер, заставляет эти ограничения уступить свое собственное качество. Истина придаст ему авторитет; из его узких пределов он обретет форму и интенсивность; и тогда нет более подходящего места для некоторых из тех украшений, которые любили старые писатели, а мы, называя их украшениями, по-видимому, презираем. Ныне ни у кого не хватило бы смелости приступить к некогда известному описанию дамы Леонардо, у которой

узнал тайны могилы; и была ныряльщиком в глубоком море, и хранит при себе их падший день; и торговали странными сетями с восточными купцами; и, как Леда, была матерью Елены Троянской, а как святая Анна, матерью Марии…

Отрывок слишком помечен большим пальцем, чтобы естественным образом влиться в контекст. Но когда мы неожиданно натыкаемся на «улыбки женщин и движение больших вод» или на «полных утонченности мертвых, в унылых одеждах землистого цвета, обложенных бледными камнями», мы вдруг вспоминаем, что мы уши, и у нас есть глаза, и что английский язык заполняет длинный ряд толстых томов бесчисленными словами, многие из которых состоят более чем из одного слога. Единственный живущий англичанин, который когда-либо заглядывал в эти тома, конечно же, джентльмен польского происхождения. Но, без сомнения, наше воздержание избавляет нас от большого шума, много риторики, много высоких шагов и прыжков в облаках, и ради преобладающей трезвости и трезвости мы должны быть готовы обменять великолепие сэра Томаса Брауна и энергию Быстрый.

Тем не менее, если эссе лучше, чем биография или художественная литература, допускает внезапную смелость и метафоричность и может быть отшлифовано до блеска каждого атома его поверхности, в этом тоже есть опасность. Вскоре мы видим орнамент. Вскоре течение, питающее литературу, замедляется; и вместо того, чтобы сверкать и сверкать или двигаться с более тихим порывом, вызывающим более глубокое возбуждение, слова сгущаются вместе в застывшие брызги, которые, как виноград на рождественской елке, блестят на одну ночь, но покрываются пылью и украшают ее на следующий день. Соблазн украсить велик там, где тема может иметь малейшее значение. Что может заинтересовать другого в том факте, что он получил удовольствие от пешеходной прогулки или развлекался, прогуливаясь по Чипсайду и рассматривая черепах в витрине магазина мистера Свитинга? Стивенсон и Сэмюэл Батлер избрали совершенно разные методы возбуждения нашего интереса к этим бытовым темам. Стивенсон, конечно же, обработал и отшлифовал и изложил свой материал в традиционной форме восемнадцатого века. Это превосходно сделано, но мы не можем не волноваться по мере того, как продолжается эссе, как бы материал не вышел из-под пальцев мастера. Слиток такой маленький, манипуляции такие непрекращающиеся. И, может быть, поэтому речь

Сидеть неподвижно и созерцать — без желаний вспоминать женские лица, без зависти радоваться великим подвигам мужчин, всем и везде сочувствовать и вместе с тем довольствоваться тем, что ты есть и где ты есть —

обладает своего рода невещественностью, которая предполагает, что к тому времени, когда он дошел до конца, у него не осталось ничего твердого, с чем можно было бы работать. Батлер применил прямо противоположный метод. Думай о своих собственных мыслях, как будто говорит он, и высказывай их так ясно, как только можешь. Эти черепахи на витрине магазина, которые, кажется, вытекают из своих панцирей через головы и ноги, свидетельствуют о фатальной верности навязчивой идее. Итак, беззаботно шагая от одной идеи к другой, мы пересекаем большой участок земли; обратите внимание, что рана у стряпчего — вещь очень серьезная; что Мария, королева Шотландии, носит хирургические сапоги и подвержена припадкам возле Horse Shoe на Тоттенхэм-Корт-роуд; считать само собой разумеющимся, что Эсхил никому не интересен; и так, со многими забавными анекдотами и некоторыми глубокими размышлениями, доходит до рассуждений, которые заключаются в том, что, поскольку ему было сказано не видеть в Чипсайде больше, чем он может уместить на двенадцати страницах Universal Review , ему лучше остановиться. И все же очевидно, что Батлер так же заботится о нашем удовольствии, как и Стивенсон, и писать так, как ты сам, и называть это неписьмом — гораздо более сложное упражнение в стиле, чем писать, как Эддисон, и называть это письмом хорошо.

Но, как бы ни различались они по отдельности, у викторианских эссеистов все же было кое-что общее. Они писали больше, чем сейчас принято, и писали для публики, у которой было не только время серьезно заняться своим журналом, но и высокий, хотя и специфически викторианский, уровень культуры, по которому можно было судить о нем. Стоило высказаться о серьезных вещах в эссе; и не было ничего абсурдного в том, чтобы писать так хорошо, как можно было бы, когда через месяц или два та же самая публика, которая приветствовала эссе в журнале, внимательно прочла бы его еще раз в книге. Но изменение произошло от небольшой аудитории образованных людей к большей аудитории людей, которые не были столь же образованными. Изменения были не совсем в худшую сторону.

В томе III. мы находим мистера Биррелла и мистера Бирбома. Можно даже сказать, что произошел возврат к классическому типу и что эссе, потеряв свой размер и часть своей звучности, все больше приближалось к эссе Аддисона и Лэмба. Во всяком случае, существует большая пропасть между мистером Бирреллом о Карлейле и эссе, которое, как можно предположить, Карлайл написал бы о мистере Биррелле. Между A Cloud of Pinafores , Макса Бирбома, и 9 мало общего.0011 Извинения циника , Лесли Стивен. Но эссе живо; нет причин отчаиваться. По мере изменения условий эссеист, наиболее чувствительный из всех растений к общественному мнению, приспосабливается и, если он хорош, извлекает из перемен лучшее, а если он плохой, то худшее. Мистер Биррелл, безусловно, хорош; и поэтому мы находим, что, хотя он значительно сбросил вес, его атаки стали более прямыми, а движения более гибкими. Но что г-н Бирбом дал эссе и что он извлек из него? Это гораздо более сложный вопрос, потому что перед нами эссеист, сосредоточившийся на работе и, без сомнения, король своей профессии.

Мистер Бирбом дал, конечно же, себя. Это присутствие, которое то и дело преследовало эссе со времен Монтеня, пребывало в изгнании после смерти Чарльза Лэмба. Мэтью Арнольд никогда не был для своих читателей Мэттом, а Уолтер Патер ласково сокращал его в тысяче домов до Уота. Дали нам многое, но этого не дали. Таким образом, где-то в девяностые читатели, привыкшие к увещеваниям, сведениям и доносам, должны были удивиться, обнаружив, что к ним фамильярно обращается голос, который, казалось, принадлежал человеку не выше их самих. На него действовали личные радости и печали, и у него не было Евангелия, которое можно было бы проповедовать, и у него не было знаний, которые можно было бы передать. Он был самим собой, просто и непосредственно, и самим собой он остался. И снова у нас есть эссеист, способный использовать самый правильный, но самый опасный и деликатный инструмент эссеиста. Он внес личность в литературу не бессознательно и нечистоплотно, а настолько сознательно и чисто, что мы не знаем, существует ли какая-либо связь между Максом-эссеистом и мистером Бирбомом-человеком. Известно только, что дух личности пронизывает каждое написанное им слово. Триумф — это триумф стиля. Ибо только умея писать, можно использовать себя в литературе; то «я», которое, хотя и необходимо для литературы, также является ее самым опасным антагонистом. Никогда не быть собой и все же всегда — вот в чем проблема. Некоторым эссеистам из собрания мистера Риса, откровенно говоря, не совсем удалось ее решить. Нас тошнит от вида тривиальных личностей, разлагающихся в вечности печати. Как говориться, бесспорно, это было очаровательно, и уж точно, писатель молодец, чтобы познакомиться за бутылкой пива. Но литература сурова; бесполезно быть обаятельным, добродетельным или даже образованным и блестящим вдобавок, если, кажется, повторяет она, вы не выполняете ее первое условие — умеете писать.

Мистер Бирбом в совершенстве владеет этим искусством. Но он не искал в словаре многосложные слова. Он не формировал твердые периоды и не соблазнял наш слух замысловатыми ритмами и странными мелодиями. Некоторые из его товарищей — например, Хенли и Стивенсон — на мгновение производят более сильное впечатление. Но в Облаке сарафанов есть та неописуемая неровность, волнение и конечная выразительность, которые свойственны жизни и только жизни. Вы не закончили с ним, потому что прочитали его, так же как и дружба не закончилась, потому что пришло время расстаться. Жизнь бурлит, изменяет и добавляет. Даже вещи в книжном шкафу меняются, если они живые; мы обнаруживаем, что хотим встретиться с ними снова; мы находим их измененными. Итак, мы оглядываемся на эссе за эссе г-на Бирбома, зная, что в сентябре или мае мы сядем с ними и поговорим. И все же верно то, что эссеист наиболее чувствителен к общественному мнению из всех писателей. Гостиная — это место, где в наши дни много читают, и на столе в гостиной лежат сочинения мистера Бирбома, в которых он тонко оценивает все, что требует положение. Здесь нет джина; нет крепкого табака; никаких каламбуров, пьянства или безумия. Дамы и господа разговаривают между собой, а некоторые вещи, конечно, не говорят.

Эссе нужны публике как никогда, а может быть, даже больше. Спрос на легкое среднее, не превышающее полторы тысячи слов, а в особых случаях тысячу семьсот пятьдесят, намного превышает предложение.

Но если было бы глупо пытаться заключить мистера Бирбома в одну комнату, было бы еще более глупо, к несчастью, сделать его, художника, человека, который дает нам только самое лучшее, представителем нашего века. В четвертом и пятом томах настоящего сборника очерков г-на Бирбома нет. Его век кажется уже немного далеким, и стол в гостиной, по мере его удаления, начинает походить на алтарь, куда когда-то клали подношения — плоды из собственных садов, собственноручно вырезанные дары. Теперь еще раз условия изменились. Публика нуждается в эссе как никогда, а может быть, даже больше. Спрос на легкое среднее, не превышающее полторы тысячи слов, а в особых случаях тысячу семьсот пятьдесят, намного превышает предложение. Там, где Лэмб написал одно эссе, а Макс, возможно, написал два, г-н Беллок при грубом подсчете дает триста шестьдесят пять. Они очень короткие, это правда. И все же с какой ловкостью опытный эссеист будет использовать свое пространство, начиная как можно ближе к верху листа, точно определяя, как далеко идти, когда поворачиваться и как, не жертвуя ни на волосок бумаги, вращать и остановитесь точно на последнем слове, которое позволяет его редактор! Как подвиг мастерства, это стоит посмотреть. Но при этом страдает личность, от которой зависит г-н Беллок, как и г-н Бирбом. Он приходит к нам не с природным богатством говорящего голоса, а с напряжением, тонкостью, полным манерности и жеманства, как голос человека, кричащего в рупор толпе в ветреный день. «Маленькие друзья, мои читатели», — говорит он в эссе «Неизвестная страна» и продолжает рассказывать нам, как—

На днях на Финдонской ярмарке был пастух, который пришел с востока через Льюис с овцами, и в его глазах было то воспоминание о горизонте, которое отличает глаза пастухов и горцев от глаз других людей. … Я пошел с ним, чтобы послушать, что он хочет сказать, потому что пастухи говорят совершенно иначе, чем другие люди.

К счастью, этот пастух мало что мог сказать, даже под влиянием неизбежной кружки пива, о Неведомой стране, ибо единственное замечание, которое он сделал, доказывает, что он либо мелкий поэт, не годящийся для ухода за овцами, либо господин К. Сам Беллок маскируется с перьевой ручкой. Это наказание, к которому теперь должен быть готов привычный эссеист. Он должен маскироваться. Он не может позволить себе время ни для того, чтобы быть собой, ни для того, чтобы быть другими людьми. Он должен скользить по поверхности мысли и разбавлять силу личности. Он должен давать нам поношенный еженедельный полпенни вместо солидного соверена раз в год.

Но не только мистер Беллок пострадал от сложившихся условий. Эссе, которые приводят сборник к 1920 году, возможно, не являются лучшими работами их авторов, но, если мы исключаем таких писателей, как г-н Конрад и г-н Хадсон, которые случайно сошли с пути написания эссе, и сосредоточимся на тех, кто пишет эссе обычно, мы обнаружим, что они сильно пострадали от изменения обстоятельств. Писать еженедельно, писать каждый день, писать кратко, писать для занятых людей, спешащих на поезд по утрам, или для уставших людей, возвращающихся домой вечером, — это душераздирающая задача для людей, которые отличают хорошее письмо от плохого. Они делают это, но инстинктивно вытаскивают из зоны опасности все ценное, что может быть повреждено при соприкосновении с публикой, или все острое, что может раздражать ее кожу. Итак, если кто-то читает мистера Лукаса, мистера Линда или мистера Сквайра в массе, он чувствует, что обыкновенная серость серебрит все. Они так же далеки от экстравагантной красоты Уолтера Патера, как и от несдержанной откровенности Лесли Стивена. Красота и мужество — опасные духи, чтобы разливать их в полторы колонны; и мысль, как сверток из коричневой бумаги в жилетном кармане, имеет свойство нарушать симметрию предмета. Это добрый, усталый, апатичный мир, для которого они пишут, и чудо в том, что они никогда не перестают пытаться, по крайней мере, писать хорошо.

Но нет нужды жалеть мистера Клаттона Брока из-за этого изменения в условиях работы эссеиста. Он явно извлек максимум из своих обстоятельств, а не из худших. Сомневаюсь даже сказать, что ему пришлось приложить какие-либо сознательные усилия в этом деле, настолько естественно, что он совершил переход от частного эссеиста к публике, от гостиной к Альберт-Холлу. Как это ни парадоксально, уменьшение размеров привело к соответствующему расширению индивидуальности. У нас больше нет «я» Макса и Лэмба, а есть «мы» общественных органов и других возвышенных личностей. Это «мы» идем слушать Волшебную флейту; «мы», которые должны извлечь из этого пользу; «мы», каким-то таинственным образом, которые, в качестве нашей корпорации, когда-то действительно написали это. Ибо музыка, литература и искусство должны подчиняться одному и тому же обобщению, иначе они не дойдут до самых дальних уголков Альберт-Холла. То, что голос мистера Клаттона Брока, такой искренний и такой бескорыстный, доносится так далеко и доходит до стольких, не потворствуя слабости массы или ее страстям, должно вызывать законное удовлетворение у всех нас. Но в то время как «мы» удовлетворены, «я», этот неуправляемый партнер в человеческом общении, впадает в отчаяние. «Я» всегда должен думать сам и чувствовать сам. Делиться ими в разбавленном виде с большинством хорошо образованных и благонамеренных мужчин и женщин для него сплошное мучение; и в то время как остальные из нас внимательно слушают и глубоко извлекают пользу, «я» ускользаю в леса и поля и радуюсь одной травинке или одинокой картофелине.

Писать еженедельно, писать ежедневно, писать кратко, писать для занятых людей, спешащих на поезда утром, или для уставших людей, возвращающихся домой вечером, — это душераздирающая задача для мужчин, которые отличают хорошее письмо от плохого. Они делают это, но инстинктивно вытаскивают из зоны опасности все ценное, что может быть повреждено при соприкосновении с публикой, или все острое, что может раздражать ее кожу.

В пятом томе современных эссе, кажется, мы отошли от удовольствия и искусства письма. Но отдавая должное эссеистам 1920 мы должны быть уверены, что мы восхваляем знаменитых не за то, что их уже восхваляли, а мертвых за то, что мы никогда не встретим их в гетрах на Пикадилли. Мы должны знать, что мы имеем в виду, когда говорим, что они могут писать и доставлять нам удовольствие. Мы должны сравнить их; мы должны выявить качество. Мы должны указать на это и сказать, что это хорошо, потому что оно точное, правдивое и образное:

Нет, люди не могут уйти в отставку, когда захотят; и они не будут, когда это было Разумом; но нетерпеливы к частной жизни, даже в возрасте и болезни, которые требуют тени: как старые горожане: которые все еще будут сидеть у их уличных дверей, хотя тем самым они предлагают старость насмешкам…

и к этому, и говорят, что это плохо, потому что это расплывчато, правдоподобно и банально:

С учтивым и точным цинизмом в устах своих он думал о тихих девственных чертогах, о водах, поющих под луной, о террасах, где в открытую ночь всхлипывает незапятнанная музыка, о чистых материнских любовницах с оберегающими руками и зоркими глазами, о полях, дремлющих в солнечный свет, океанские лиги, вздымающиеся под теплыми трепещущими небесами, горячие порты, великолепные и благоухающие. …

Продолжается, а мы уже ошалели от звука и не чувствуем и не слышим. Это сравнение заставляет нас подозревать, что в основе писательского искусства лежит некая яростная привязанность к идее. Именно на основе идеи, чего-то, во что с уверенностью верят или что видят с точностью и, таким образом, принуждают слова к своей форме, разношерстная компания, в которую входят Лэмб и Бэкон, мистер Бирбом и Хадсон, Вернон Ли и мистер Конрад , а Лесли Стивен, Батлер и Уолтер Патер достигают дальнего берега. Самые разные таланты помогали или мешали воплощению идеи в слова. Некоторые продираются болезненно; другие летят со всеми попутными ветрами. Но мистер Беллок, мистер Лукас и мистер Сквайр ни к чему особо не привязаны. Они разделяют современную дилемму — это отсутствие упрямой убежденности, которая поднимает эфемерные звуки сквозь туманную сферу чьего-либо языка в страну, где существует вечный брак, вечный союз. Какими бы расплывчатыми ни были все определения, хорошее эссе должно иметь неизменное качество; она должна задернуть вокруг нас свою завесу, но это должна быть завеса, которая закрывает нас, а не снаружи.

Вирджиния Вулф

Вирджиния Вульф была одной из самых выдающихся английских романисток и эссеистов 20-го века. Среди ее работ «На маяк» (1927) и «Собственная комната » (1929).

Сочинение о современном мире | Значение современного мира сочинение

Современный мир Сочинение: Современный мир – это период истории, который начинается примерно около шестисот лет назад, в его начале произошли существенные изменения во всем, особенно в мышлении людей. В настоящее время современный мир становится важнейшим явлением в нашей жизни. Есть много вещей, которые нужно сделать, чтобы получить этот новый образ жизни.

Современный мир сочинение

Прежде всего, одним из важнейших требований к человеку, живущему в современном мире, являются технологии. Кажется, что он стал частью нашего тела, потому что каждый день мы используем более совершенные устройства. Если вы хотите успешно жить в современном мире, вы должны знать, как водить машину, сидя за рулем автомобиля или автобуса, если вы хотите передвигаться, сидя в удобном кресле и читая газету, а не на улице.

Современный мир основан на следующих устройствах, которые важны для нас: автомобиль, автобус, самолет, телефон, часы или будильник, чтобы вы могли проснуться в нужное время, чтобы успеть на свой следующий рейс и многое другое, чтобы сделать нашу жизнь Полегче. Но не только технологии делают современный мир таким, какой он есть сейчас.

Интернет играет огромную роль во всех сферах нашей жизни, потому что почти каждый использует эту систему для общения с друзьями или совершения покупок.

В настоящее время существует множество торговых точек, где люди могут заказать то, что они хотят, и получить это на дом, не выходя из дома, используя услугу «нажми и забери», доступную в некоторых супермаркетах и т. д.

Сочинение о современном мире Еще одна вещь, которая делает современное общество тем, чем оно является сегодня, — это образование. Многие дети и молодые люди ходят в школу каждый день; они учатся и учатся многому.

Когда мы спрашиваем их, кем ты хочешь стать, когда вырастешь, многие из них говорят: «Я хочу быть врачом или инженером», потому что эти профессии дают самые высокие доходы за этот тяжелый труд.

Еще одна важная вещь, облегчающая нашу жизнь, — это система здравоохранения. Конечно, не все могут позволить себе такие хорошие услуги, как в частных больницах, но благодаря государственным медицинским учреждениям бедные люди могут найти там помощь. Самое главное в этой услуге то, что она исцеляет нас и делает нас снова здоровыми, чтобы мы могли начать жить в другой день и наслаждаться современным миром, в котором мы живем сейчас.

Современный мир — прекрасное место для жизни, потому что у нас есть много возможностей и ресурсов, которые могут сделать нашу жизнь проще. Технологии, образование, система здравоохранения – вот некоторые важные составляющие современного мира, которые каждый день улучшают качество нашей жизни.

Современный мир Сочинение: Современный мир — это период истории, начинающийся примерно около шестисот лет назад, в начале которого произошли существенные изменения во всем, особенно в мышлении людей. В настоящее время современный мир становится важнейшим явлением в нашей жизни. Есть много вещей, которые нужно сделать, чтобы получить этот новый образ жизни.